У гeнeрaльнoгo дирeктoрa вeнскoгo Бeльвeдeрa бoльшoe xoзяйствo. Крoмe сaмoгo двoрцoвoгo кoмплeксa, бывшeгo нeкoгдa лeтнeй рeзидeнциeй Гaбсбургoв, сoстoящeгo из двуx крупныx выставочных пространств — Нижнего и Верхнего дворцов, в ведении Стеллы Роллиг находится музей современного искусства 21er Haus и до недавнего времени был дворец Евгения Савойского в центре Вены.

Кресло директора она получила в январе этого года — министр культуры Австрии назначил ее на этот пост после успешного, почти двенадцатилетнего управления музеем Lentos в Линце. В интервью ARTANDHOUSES, первом для российских медиа, госпожа Роллиг рассказала о новом взгляде на барокко, музейной цензуре и своих связях с Россией, прошлых и будущих.  

Если я правильно помню, именно вы были сокуратором выставки «Ленин: Ледокол», спецпроекта Московской биеннале в Мурманске и Москве в 2013 году?

Да, я курировала выставку совместно с Симоном Мразом. Симон отбирал для нее российских художников, а я австрийских. Забавно, что я была в Мурманске при монтаже экспозиции на ледоколе, но на открытие проекта не попала! Со мной приключилась пренеприятнейшая история — консульство выдало мне неправильную визу, в результате чего меня не пустили на территорию России. Мне пришлось вернуться, получить новую визу и уже после этого я полетела в Москву и присутствовала на открытии Московской биеннале.

После этого у вас еще были совместные проекты с русскими?

Да. После Москвы я показывала «Ленин: Ледокол» в музее Линца, а затем, в 2016 году, организовала там же выставку московской художницы Ани Титовой. Это был важный проект.

В ходе подготовки этих проектов насколько вам удалось познакомиться с современным российским искусством? И насколько оно, по вашему мнению, интересно западному зрителю?

Я, к сожалению, не являюсь специалистом в этой области и не так много знаю даже несмотря на то, что была в России четыре раза. Контакты с иностранными арт-сценами, естественно, заводятся и налаживаются посредством определенных знакомых. В случае с российским искусством таким проводником для меня служит прежде всего атташе по культуре посольства Австрии в России Симон Мраз, вторым — галерист Ханс Кноль, который хорошо ориентируется в московской культурной среде.

Что касается интереса, то, по моему мнению, для такой важной страны, как Россия, культурный обмен и взаимодействие крайне необходимы. Мне было бы самой интересно расширить и разнообразить свои знания о культуре России, а также наладить сотрудничество с русскими художниками. Сегодня мы здесь слышим постоянно: Путин то, Путин это. В нашем обществе интенсивно обсуждаются различные аспекты политической жизни России, подчас некоторые из них чуть нагоняют страх. Да и в мировом срезе не всё гладко — Путин делает одно, Трамп — другое. По моему убеждению, нам необходимо сделать сотрудничество с художниками более интенсивным. Ведь именно они могут многое объяснить и прояснить, рассказывая и показывая свое собственное видение вещей, происходящих в их странах. Искусство, на мой взгляд, не является обязательно типично русским, или типично итальянским, или польским. Например, когда я вспоминаю об Ане Титовой или других участниках проекта на ледоколе «Ленин», я думаю, что не смогла бы их идентифицировать по национальной принадлежности. Скорее всего, речь идет об индивидуальных, очень интересных голосах, которые мы, зрители, должны слышать.

Бельведер
Foto: Eva Würdinger
© Belvedere, Wien

Каким вам представляется сегодня культурный обмен с Россией?

Сегодня я не свободный куратор, а руководитель государственного учреждения. Сначала необходимо провести разграничение между историческим искусством и ныне живущими художниками. Бельведерский дворец представляет собой институцию, которая прежде всего знакомит зрителя с историческим искусством, в частности в Нижнем Бельведере. В этой связи на ум приходит великолепное русское историческое искусство… С другой стороны, мы располагаем музеем современного искусства 21er Haus. То есть, безусловно, у нас есть возможность показать как историческое, так и современное русское искусство в Австрии.

Что касается обратного направления, то мы могли бы совместно с каким-то российским музеем организовать показ из собрания 21er Haus в России. Более того, мы могли бы привезти в Москву и выставку наших самых ценных экспонатов, включая работы Климта, Шиле и Кокошки, что, по моему мнению, было бы крайне интересно русской публике. Если честно, мне уже сейчас известно, что такой интерес музеев реально существует.

Вернемся к вам. Вы были журналистом, критиком, независимым куратором. Почему решили стать чиновником?

Интересный вопрос. Есть несколько директоров музеев, которые начинали в журналистике. В Вене это, например, директор Еврейского музея Даниэль Спера и Вольфганг Кос, много лет успешно возглавлявший Музей Вены. Лично я ощущаю в этом шаге большую свободу, которая прежде всего кроется в моем менталитете журналиста-критика, пришедшего в музейное учреждение, не имеющего за спиной классической музейной и искусствоведческой карьеры.

В действительности, мне кажется, что такое положение вещей наделяет меня большей степенью свободы в суждении о том, чем мы здесь занимаемся. Одновременно я смотрю на музейное дело глазами стороннего наблюдателя. Будучи журналисткой, я также являюсь экспертом в области коммуникаций. У меня отличное от классического понимание того, что есть история, что есть основной месседж. Такой музей, как наш, непременно должен коммуницировать с внешней средой.

Если говорить о переменах, связанных с моим назначением на должность директора Бельведера, то я слукавлю, если скажу, что не ощутила ровным счетом никаких изменений в личном и профессиональном планах. Первым приходит на ум то, что раньше я регулярно бывала в ателье художников, где сама наблюдала за творчеством. Я, естественно, замечаю, что это ушло на задний план, причем в музее Lentos у меня было больше возможностей для подобных коммуникаций. В нынешней ситуации на первый план выходят встречи с другим кругом людей — например, с коллекционерами.

В Линце и до него вы большей частью занимались современным искусством. Легко было войти в барочный мир Бельведера?

Это и есть самое интересное! В своей жизни человек находится в постоянном поиске новых путей и занятий. Так и я стремлюсь к открытию и познанию для себя нового. После дюжины лет работы с современным искусством я в восторге от возможности профессионально погрузиться в старое искусство.

Я должна признать, что в области старого исторического искусства — а у нас в собрании хранятся объекты от Средневековья до бидермейера и модерна — другие люди здесь больше понимают, чем я сама. Моя непосредственная специализация — послевоенное искусство с 1960-х годов. И для меня это в некоторой степени профессиональный вызов: я должна эффективно настроиться на плодотворную работу с людьми, знающими больше меня. Но моя главная задача   — управлять работой людей, задавать основные направления, оценивать предлагаемые кураторами проекты на предмет потенциального интереса публики.

21 HAUS
© Gerald Zugmann / www.zugmann.com

Мнения музейных директоров об интервенциях современного искусства в классические институции сегодня разделились. Какова ваша точка зрения в этом вопросе?

Современное искусство помогает нам лучше понять старых мастеров и наоборот. По-моему, такого рода взаимодействие очень важно. Ведь жаль было бы проводить четкое размежевание. Заодно, следуя такому методу, мы разделяем и части публики. Есть люди, которые исключительно предпочитают старое искусство, в то время как другие склонны только к современному.

В моей работе решающую роль играет моя собственная интуиция. На ее основании я решаю, сколько чего, в каком соотношении, в каком контексте и связке показывать. В музее Линца я использовала и, кажется, даже усовершенствовала определенный метод, который заключался в том, что современным художникам предлагалось разместить в залах музея предметы из собраний самого музея. Таким образом, старое совмещалось с новым. Однако в подобных авторских подборках-синтезах неизменно проступали определенные темы, вытекающие из индивидуальных предпочтений конкретных авторов. Это дает нам одну возможность из числа многих. В нынешней своей ситуации я бы не стала пребегать к этому методу, так как Бельведер преследует совершенно другую цель. Очевидно, что к нам приходит большое число людей, не обладающих обширными познаниями в искусстве. Они приходят с простой целью посмотреть коллекции Бельведера.

Следуя этим наблюдениям и новым общественным тенденциям, мы планируем несколько изменить презентацию коллекций Бельведера для наших посетителей. С одной стороны, им, как и прежде, будет в первую очередь предлагаться классическое хронологическое путешествие по основным вехам истории искусства. С другой стороны, посетителям в рамках осмотра постоянной экспозиции музея одновременно будет дана возможность заострить свое внимание на отдельных явлениях и феноменах, представленных через призму работ старых и современных художников. Примерами этих феноменов могут служить такие темы, как «что есть типично австрийское искусство» или «барокко как убеждение».

Барокко — слово, обозначающее общеизвестное качественное понятие. В Бельведере зритель так или иначе попадает в атмосферу барокко. Но что означает барокко на более высоком уровне художественного познания и восприятия? Чтобы более наглядно и доступно осветить это явление в искусстве, мы можем, например, показать наряду с работами мастеров этой эпохи, содержащими в себе основные аттрибуты своего времени, также и работы, происходящие из других эпох. Так, средневековые полотна или современные творения могут иметь и прямые указания на время барокко, и служить косвенно в качестве наглядных антиподов эпохи барокко. Подобный подход призван способствовать более глубокому пониманию нашими посетителями самой сути барокко, а также сделать их визит во дворец Бельведер более запоминающимся.

Бельведер
Foto: © Margherita Spiluttini
Deckengemälde von Carlo Innocenzo Carlone

Как это будет выглядеть?

Это должны быть отдельные «вставки» в некоторых залах, встроенные в череду хронологической развески коллекции.

Австрийская публика привыкла к достаточно радикальному искусству, которое часто показывают в Вене в MUMOK или Кунстхалле. В Бельведере и 21er Haus традиционно показывают современное искусство достаточно гладкое, политкорректное. Есть ли у вас как у куратора табу на какие-то темы, которые в Бельведере не покажут никогда?

В следующем году мы покажем, по моему мнению, в некоторой степени провокационную работу в колонном зале с фресками эпохи барокко, а именно в зале с плафоном, на котором изображен «Апофеоз принца Евгения Савойского». В этом бальном зале будет установлена работа современной австрийской художницы Инес Дуйак, которая теоретически способна вызвать неоднозначную реакцию публики. Речь идет о скульптуре обнаженной женщины, стоящей на четвереньках, которая выдергивает у себя из подбородка волосы и выпускает задом маленькие клубы дыма. Сама по себе скульптура и ее помещение в барочном интерьере несут в себе определенную контроверзу.

В целом, по моему глубокому убеждению, тот, кто утверждает, что у него напрочь отсутствует всякий внутренний цензор, просто кривит душой. Для меня, как человека и профессионала, определенно существуют работы, содержащие в себе такую степень провокационности или агрессивности, которые бы я лично не хотела выставлять на публику.

Прежде всего, например, я бы не стала показывать работы, которые являются нападками на какого-либо конкретного политика, которые унижают или карикатуризируют его как личность. Потому что наш музей является государственным учреждением, который часто посещают официальные делегации. С высокой степенью вероятности я бы не стала показывать неприкрытую сексуальность или порнографию. Но кроме этих внутренних ограничителей спектр открытости для эксперимента достаточно широк.

Толстый дом Вурма
Erwin Wurm, Fat House, 2003
Photo: Johannes Stoll
© Belvedere, Vienna / © Bildrecht, Vienna, 2017

Собираетесь ли вы, как новый глава музея, предпринять какие-то радикальные шаги в его жизни?

Мы многое уже начали делать. Если говорить о видимом публике, то вам наверняка бросится в глаза преображение корпоративной идентичности Бельведера в следующем году, ее постепенное омоложение и освежение. Сюда же относятся и архитектурно-строительные краткострочные и долгосрочные планы. К первой группе я могу отнести замену ресторана на первом этаже 21er Haus, перепланировку и создание там же дополнительных выставочных пространств, выходящих в сад.

Есть ли на ближайшее будущее планы относительно сотрудничества с российскими музеями?

Да, но подробности я не могу вам раскрыть сейчас. Мы ведем переговоры с одним из московских музеев, которые в данный момент еще только в процессе.