Xудoжникa и скульптoрa Мaрию Кoшeнкoву зритeли и кoллeкциoнeры пoлюбили зa ee слoжнoсoчинeнныe, нeвeрoятнoй крaсoты рaбoты из стeклa, в кaждoй из кoтoрыx — будь то хрупкое во всех смыслах сердце или брутальный канат, затянутый в узел, — видны и мастерство, и идея.

Сегодня Кошенкова в России редкий гость — она живет и работает в Копенгагене. В российские города художник приезжает лишь на выставки, в которых участвует: от Русского музея в Петербурге и ледокола «Ленин» в Мурманске до недавней московской «Тоски по небу» в центре дизайна Artplay.

В мире же она нарасхват. Ее произведения представляют теперь сразу две известные парижские галереи — Clara Scremini Gallery и с недавнего времени Galerie Armel Soyer; объекты из стекла и других материалов можно встретить и на Revelation в Париже, и на BRAFA в Брюсселе, и в Aasiaat Museum в Гренландии. А сейчас Кошенкова готовит новую инсталляцию в ее любимом формате site specific project в Риме.

ARTANDHOUSES поймал художницу во время однодневного визита в Москву и расспросил о сложностях работы с хрупким материалом и зависимости от него, о несостоявшейся выставке в холодильнике мясника и пользе прошутто в перформансе.

Вас называют и дизайнером, и художником. Вы кем себя больше ощущаете?

Художником, конечно! И не потому, что одно лучше другого, это разные вещи для меня. Дизайн — это когда ты можешь сделать вещь, которую потом тиражируют независимо от тебя, которая имеет функцию. То есть это достаточно просто. Мои вещи не имеют функции, и они не могут тиражироваться.

Но учились вы в России и Скандинавии и на художника, и на дизайнера, правильно?

В России это было действительно художественное образование — я оканчивала Мухинское училище в Петербурге, а в Дании дизайнерское — в Royal Danish Academy of Fine Arts. Но я, честно говоря, плохой дизайнер, потому что не могу сделать вещь, которая была бы легка в производстве.

Falic Node 2
Проект «Tie-Up», 2016-2017
Материалы: огонь, стекло, веревка, серебро

Учеба сильно отличается у нас и за границей?

Сильно. Там твоя способность что-то делать отходит на второй план перед концептом и историей. В Копенгагене было много людей, которые, грубо говоря, предлагали проекты типа граненого стакана и писали к нему красивую историю-трактат: они пересмотрели кучу всего, они это переработали, переосмыслили. История интересная, но результат — граненый стакан.

В России наоборот. У меня есть друг, профессор Венской академии. Он рассказывал, что к нему приезжают поступать студенты из России, которые уже окончили русские институты, которые прекрасно рисуют и лепят, но при этом не знают что. Из разряда «я умеют рисовать, но я не знаю, что мне рисовать».

Так же со стеклом. Почему, как мне кажется, много уродских изделий из стекла? Потому что само по себе это очень сложное искусство. Когда начинаешь его практиковать, то в процессе учебы работы со стеклом забываешь, зачем вообще это нужно. Я думаю, что когда техника начинает быть очень сложной, идея отпадает. У тебя нет времени и на то, и на другое. Иногда есть смысл разделять идеолога и исполнителя.

Инсталляция в Aasiaat Museum
Гренландия, 2017
Материалы: местный гранит, мех, кожа, древесина

Вы о чем писали «трактаты» в Датской академии?

Я не писала трактаты, потому что мне было интересно осваивать новые возможности — материалы, оборудование. Я там была на достаточно привилегированном положении, потому что меня взяли как post graduate student, и я могла делать что хочу.

Как сейчас выбираете темы для работ?

Это очень зависит от места. Каждую работу я делаю для конкретного места — site specific project. Сейчас я была в Гренландии и вообще не работала там со стеклом, а использовала те местные материалы, что были под рукой, — камни, гранит, мех, кожу, переработанную после строительства древесину. Я сделала работу, которая непосредственно соотносится с пространством музея, с тем, что я наблюдала вокруг. Это каждый раз какая-то моя реакция на место и время.

То же было, например, с ледоколом «Ленин» в Мурманске, где я участвовала в проекте в рамках 5-й Московской биеннале современного искусства. Сам по себе корабль — это довольно специальное место, советское барокко, очень странное пространство. Я делала «Замороженного Ленина» (бюст, «застрявший» в стекле. — Ред.) для этого места, для этого корабля. Когда скульптура была перенесена в другое пространство, мне кажется, она перестала «работать».

«Frozen Leader», проект «Замороженные лидеры», 2013«Frozen Leader 2», проект «Замороженные лидеры», 2013 Материалы: стекло, оксид серебра. Foto Credit: Yuri Palmin «Black Liberty» Проект «Liberty Variations», 2014-2015 Материалы: стекло Photo Credit: Kurt Rodahl Hoppe. Copenhagen «Black Ice 2»
Проект «ICE-LABAROTORY», 2013-2015
Материалы: стекло, серебристый зеркальный концентрат, УФ-клей

А истории работы с галереями отличаются?

Для галерей я просто не делаю специальных проектов. Галеристы смотрят на мои работы и говорят: «Мне нравится вот эта, эта и эта». Они не заказывают мне работы.

Например, серию стеклянных сердец я сделала, когда экспериментировала со льдом для проекта на ледоколе. Я пошла в район мясников, где есть огромные морозилки — там замораживают мясо и продают для ресторанов. Хотела сделать там выставку: думала, все будут приходить в шубах, будет очень весело.

Выставку в морозильных камерах?

Да! Пришла, говорю: давайте сделаю. А они отвечают, что вы, конечно, можете делать что хотите, но мы свиней убирать не будем, нам надо зарабатывать деньги, а вы можете сидеть в морозилке и играться, сколько вам влезет. Я захожу, смотрю — а там коробки со свиными и бараньими сердцами… Когда ты видишь даже одно свежее сердце — это уже довольно сильно. А там целые коробки… И мне захотелось сделать объект, который вобрал бы эти эмоции.

«Violently Connected Objects», Проект «SONEVA», 2017 Материалы: переработанное стекло«Violently Connected Objects», Проект «SONEVA», 2017 Материалы: переработанное стекло«Black Heart, Iron Red» Проект «Hearts White & Black», 2011-2016 Материалы: стекло, серебряное зеркальное покрытие«Black Heart 2016» Проект «Hearts White & Black», 2011-2016 Материалы: стекло

То есть галеристы у вас не выступают продюсерами?

Нет. Я сама себе продюсер.

Как проходит у вас технологический процесс, если рассмотреть, например, на той же серии сердец?

Я ходила в эти морозильники, делала анатомические рисунки тушью, потом более абстрактные. Я всегда всё делаю через рисунок. Потом мне стало холодно, и я попросила пару сердец домой, где наблюдала процесс изменения цвета, гниения и зарисовывала в разных стадиях. Потом я перевела это в объемный предмет. Начала делать маленькие скульптуры из стекла, потом они стали больше.

Вы сами работаете в стеклодувной мастерской?

Да. Своей мастерской нет — это очень дорого, поэтому работаю в других. У меня есть ателье в Копенгагене, но там ничего нет: стол и пространство.

Стекло стало для вас идеальным материалом?

Нет, это не идеальный материал. Я думаю, у художника не должно быть идеального материала. Я работаю со скульптурой как с объектом, а скульптура может быть сделана из чего угодно — из дерева, пластика, камня, бумаги и так далее. Просто мне лично с ним легче работать, я умею с ним обращаться.

Вы как художник ставите перед собой какие-то задачи? Должны ли у художника быть амбиции?

Думаю, да. Конечно, было бы круто сделать выставку в Tate Modern. Но я ставлю перед собой внутренние, индивидуальные задачи — с каждой работой, с каждой выставкой. Для меня делать выставку — какая-то ступень развития. Например, то, что я сейчас сделала в Гренландии: я понимаю, что эту выставку никто не увидит и это никому не нужно. Но мне, как художнику, этот опыт был очень интересен и важен, и вполне возможно, что на базе этого опыта я сделаю новые вещи. Работа художника постоянно происходит в голове. Не обязательно должен быть физический результат.

Мне не очень хочется везде лезть и что-то пытаться сделать. Я рада, если моя работа нравится и ее покупают. Потому что тогда у меня будут деньги для новой работы. Мне нравится их продавать, знать, что они важны для кого-то еще, кроме меня. Но в первую очередь я делаю их для себя.

«Suspended Boards. Norwegian Wood»
Проект «Норвежский лес», 2015-2016
Материалы: стекло. Серебряное покрытие. Воздух, тени

В этом году вы в некотором смысле поучаствовали и в Венецианской биеннале, выступили в несвойственном для вас жанре перформанса…

О да, неожиданный был для меня опыт и очень интересный (смеется). Когда работаешь с материалом, то ты дистанцирован от финального объекта, а перформанс — нечто совершенно другое.

Это был нелегальный, даже хулиганский проект, который организовывала Катя Бочавар. Я спонтанно приехала в Венецию в дни открытия, а она сказала: «Давай, присоединяйся!» Так же спонтанно пошла в магазин за продуктами, посмотрела на прошутто и решила, что оно выглядит как вторая кожа и было бы забавно изобразить эффект второй кожи на себе.

Когда делаешь перформанс, ты сам не знаешь, как отреагируешь: думаешь, вот приклеишь на себя ветчину и будет красиво, а она очень противная и начинает отваливаться! То есть неожиданность эффекта для самого художника гораздо сильнее, чем для зрителя. Это было здорово!

«PROSCIUTTO»
Незапланированный перфоманс во время 57-й Венецианской биеннале, 2017

То есть для вас нет границ тем, материалов, жанров?

Абсолютно! Я люблю спонтанность! Вот сейчас меня приглашают в Рим делать инсталляцию и не ставят никаких условий. Просто дают пространство и материалы, плюс я повезу туда кости и черепа животных, которые насобирала в Гренландии. Также я могу представить, что в один прекрасный день возьму в руки кисть и палитру. Никто не знает, куда уведет вдохновение.