В Мoскoвскoм музee сoврeмeннoгo искусствa нa Гoгoлeвскoм бульвaрe, 10, oткрылaсь рeтрoспeктивнaя выстaвкa извeстнoгo нeмeцкoгo скульптора Стефана Балкенхола «Скульптуры и рельефы». Художник, чьи работы украшают многие музеи и общественные пространства, впервые столь масштабно выставляется в России. В Москву привезли более пятидесяти работ, созданных Балкенхолом за последние пятнадцать лет — скульптуры животных и людей из цельной древесины и бронзы, картины и рельефы, ставшие визитными карточками мастера.
Заниматься фигуративной резьбой по дереву Балкенхол начал еще в середине 1980-х годов, его манера стала ответом абстрактным, минималистским и концептуальным подходам Гамбургской школы, где художник учился. Балкенхол использует молоток и долото, чтобы выдолбить фигуры из ствола дерева, оставляя стружку и следы от инструментов — трещины, неровности, шероховатости. ARTANDHOUSES поговорил с Балкенхолом о работе с его необычными для сегодняшнего дня материалами, древесине с характером, гендерных ролях и Рихарде Вагнере.
Стефан, расскажите о вашей учебе в Гамбургской школе изящных искусств. В 1970-х годах там преподавали сплошь концептуалисты и минималисты. Каково вам было там учиться?
Знаете, я начал учиться в Академии, когда мне было девятнадцать лет, то есть в 1976 году. Это было интереснейшее время. У нас преподавали известные маститые художники и скульпторы. Я просто назову вам имена, а вы поймете уровень Школы. Например, Ульрих Рюкрим, крупнейший немецкий скульптор своего поколения, который меня учил. В качестве приглашенных профессоров выступали Йозеф Бойс, Нам Джун Пайк.
Каким вы помните, например, Йозефа Бойса?
Одно уточнение — он преподавал в Академии, но не преподавал у меня. Я его знал и следил за его творчеством. Мне он запомнился тем, как щедро он обходился с материалом и как он наполнял материал символическим значением. При всей масштабности и значительности его фигуры он запомнился мне еще и тем, что он мог запросто от души посмеяться, и в том числе над самим собой.
Если говорить об уроках Ульриха Рюкрима, чему он вас научил?
Ульрих Рюкрим не работает по дереву, он работает с камнем и не занимается фигуративным искусством. Каждому посетителю его курса выдавался камень, и с этим камнем мы работали. Сперва студенты усваивали ремесленную часть. Если говорить о том, как вырезаются фигуры из дерева, то этому я научился сам.
Почему вы вообще решили стать скульптором?
Ха-ха-ха, понятия не имею. Я рано начал заниматься искусством, интересоваться им. Уже в четырнадцать лет я сделал свои первые попытки создать что-то. Со скульптурой мне хорошо, потому что это чувственный, прямой носитель моего замысла, который существует в реальном пространстве. Это соответствует моему темпераменту, плюс я люблю работать физически и искать сопротивление.
Когда вы прикасаетесь к дереву, что вы чувствуете?
Для меня дерево представляет прежде всего живой органический материал. Я знаю очень много разных пород древесины. Вместе с тем нужно сказать, что дерево я не воспринимаю слишком сентиментально. Для меня это рабочий материал, посредством которого я эффективно и кратчайшим путем выполняю поставленную перед собой задачу. Однако я люблю прикасаться к предметам обихода, изготовленным из дерева, таким как стол, стул или же рабочие инструменты. А к скульптурам я не прикасаюсь, да и зрителям не советую, из-за прикосновений произведения искусства портятся.
Какую древесину вы чаще всего используете и почему?
В своем творчестве я уже применил порядка двадцати пород. Решение о том, на каком виде древесины остановить свой выбор, зависит от размеров предполагаемой скульптуры. Конечно, встречаются стволы деревьев, у которых особенный, исключительный характер. Тогда это вдохновляет меня на особое произведение. В целом же я воспринимаю всё это очень спокойно.
Сколько времени у вас уходит на создание скульптуры? Понятно, что все они очень разные, но хотя бы какой-то приблизительный отрезок?
Трудно сказать. Бывает день, бывает месяц. Я делаю подготовительные рисунки. Чаще всего больше времени я трачу на то, что бегаю вокруг создаваемой работы, пытаясь понять, что же делать с ней дальше. Я нахожусь в постоянном диалоге с заготовкой во время работы. Сама же обработка древесины занимает пару дней. Труднее всего понять, куда двигаться дальше. Дерево ведь не такой сложный материал, как, например, камень или бронза.
То есть вы даже сами обрабатываете дерево? Это не какие-то заготовки с лесопилки, грубо говоря?
Сперва я действительно беру кусок дерева, делаю надпилы и потом обрабатываю его другими инструментами. У меня есть запас древесных стволов. Это можно сравнить с блокнотом, все его страницы взаимозаменяемы. Есть, конечно, у меня на складе особые стволы, глядя на которые я сразу же вижу, что я из них сделаю, а есть заготовки с уже приданной им формой.
В своем творчестве вы часто обыгрываете гендерные роли. На ваш взгляд, какова сегодня роль мужчины в обществе?
Трудно сказать. Я считаю, каждый сам волен выбирать, какая у него роль и будет ли она у него вообще. Есть мужчина, есть женщина, если бы их не было, то и всего человеческого рода не было бы. Есть сексуальность, влечение, напряжение между мужчинами и женщинами и конфликт между ними. Каждый по-своему с этим сталкивается. Общественные аспекты, связанные с сексуальностью, меня интересуют гораздо меньше, чем вопросы непосредственно экзистенциального значения. Что меня интересует в женщине? Это ее обольстительность, ее красота.
Я не зря спросила про мужчин. Многие из ваших скульптур представляют собой мужчину в черных брюках и белой рубашке, отличие — лишь в ситуации и пространстве.
Да, сходство у моих скульптур-мужчин есть. Вероятно, потому, что я работаю без модели, и, следовательно, возникает тип, который я храню в своей зрительной памяти. Хотя возникают и вариации, если я, например, хочу расширить жанр или показать новую грань.
Ваши ранние работы мужского и женского пола вы ставили на пьедестал, как в классической египетской, римской, греческой традиции. Вы продолжаете делать человеческие фигуры, только теперь это обычные мужчины и женщины в довольно простой одежде. Как совершился такой переход?
Я люблю посещать музеи, в которых хранится античное искусство. Там можно многому научиться, ведь всё повторяется. А насчет пьедесталов, это не совсем так, как вы говорите. Пьедесталы сохранились и в моих нынешних работах. Их задача — обозначить скульптуру в качестве скульптуры как таковой. Я не хочу, чтобы скульптура воспринималась слишком реалистично, чтобы в ней ненароком увидели человека. Она должна оставаться скульптурой. Именно поэтому я всегда делаю их не в нормальный человеческий рост, а либо меньше, либо больше. Я хочу сделать важное замечание о своих работах: мои скульптуры не служат иллюстрацией чего-либо еще, они не указывают на что-то другое, кроме самих себя. Что они показывают, тем они и являются. Я не писатель, не поэт. Я скульптор, и выражаю себя через скульптуру.
Я знаю, что в год 200-летия Вагнера на его родине в Лейпциге вы сделали его скульптуру. Вы всегда создаете обезличенные работы, а тут пришлось изваять определенного человека, да еще какого. И вы сделали невысокого человека на пьедестале. Как вы вообще согласились на это и как вам работалось с Вагнером?
Задача действительно была не из простых. Уровень сложности был другой — я не мог делать то, что виделось именно мне. Приходилось считаться с тем, что произведение это должно было выполнять функцию памятника. На мой взгляд, эта работа получилась. Я попытался прочувствовать Вагнера, проанализировать содержание его личности. Я старался учитывать драматические особенности его личности и не забывать о связи его творчества с нацистской идеологией. Я хотел понять, что такое художественное изображение личности. Одно время меня интересовало искусство ислама, в котором, как известно, запрещено изображать людей. Попытка бороться с изображением в этой религии свидетельствует о том, что в нем есть огромная сила.
Выставка продлится до 13 ноября.