С приxoдoм Мaрины Лoшaк в ГМИИ имeни A.   С.   Пушкинa кoллeкция музeя и eгo стaрыe стeны нaчaли пo-нoвoму рeзoнирoвaть — сюдa стaлa зaглядывaть сoврeмeннoсть. Музeй зaпустил прoeкт «Пушкинский XXI», в рaмкax кoтoрoгo институция ужe пoкaзaлa нeскoлькo успeшныx экспoзиций сoврeмeннoгo искусствa, oргaнизoвaлa выстaвки-интeрвeнции aктуaльныx xудoжникoв сo всeгo мира в основном здании (здесь были, например, Вим Дельвуа, Ирина Нахова, Ясумаса Моримура и другие звезды). В будущем Пушкинский надеется получить под проекты «живого искусства», как называет его директор, отдельное здание. А пока свои достижения на этом поле музей решил презентовать международному арт-сообществу: 13 мая в Венеции в рамках параллельной программы 57-й биеннале в Palazzo Soranzo Van Axel для публики откроется выставка «Человек как птица. Образы путешествий».

В преддверии открытия Марина Лошак рассказала ARTANDHOUSES о том, нужно ли современное искусство классическому музею, об ответственности директора, истории с ГЭС-1 и расширении музейной коллекции.

Вы часто используете термин «живое искусство» вместо «современное». Почему?Когда говорят «современное», то в этом слышится какой-то партикуляризм… «Живое искусство» — это искусство, которое происходит сегодня, живая реакция на события сегодняшнего дня. Язык искусства должен быть живым. Мы не можем всё время говорить на языке устаревшем, и даже дело не в том — литературный он или не литературный. Но живой язык существует. Также существует «живое искусство». Оно должно быть рядом, обязательно. Тогда и человек чувствует себя способным на живую реакцию, он тоже становиться частью этого процесса, он тоже инструмент «живого искусства».

В Венеции в это время сотни выставок, и палаццо бронируются за несколько лет. Найденное пространство соответствует вашим желаниям?Палаццо Соранцо Ван Аксель совершенно изумительно! Оно очень «наше», и оно дает возможность самым неожиданным образом тем вещам, которые мы показываем, там прозвучать. Даже несколько их меняя.

Leonid Tishkov
“The Private moon project”
2003-2017
«Journey of the Private Moon in the Urals. 2015»
Courtesy of the artist

Как выбирали художников?Они очень разные, и мы их выбирали по принципу органичности теме нашего проекта — «Человек как птица. Образы путешествий». Всех их объединяет одинаковое понимание миссии искусства, то есть те шаги, которые ими в искусстве осуществляются.

Каждый из этих четырнадцати художников говорит свое слово, очень по-разному звучащее, с разной степенью образности. Но из них тем не менее складывается очень цельная геометрия нашего «путешествия», когда всё меняется: ты маленький, ты большой, твой глаз расширяется, зрачок сужается, ты мечтаешь, ты запрокидываешь голову, ты видишь малое из небольшого… То есть всё это движение в пространстве и времени.

Будто декорации фильма выстраиваются…И да и нет. Несмотря на то, что всё рассчитано и мы уже знаем точные места, где что будет находится, я всегда тем не менее очень рассчитываю на импровизацию. Мне кажется, что когда ты оказываешься на месте и всё это рядом с тобой, всегда возникает новое движение внутри тебя.

Вы в последние годы больше исполняете административную роль, а в этом проекте возвращаетесь к кураторству?Я хотела бы сказать нет, но это не совсем точно. Я просто не обозначаю себя как куратор везде, но могу сказать, что принимаю больше чем участие в выставках музея.

Marnix de Nijs
“Exploded views 2.0”
2013
Courtesy of the artist

А почему не обозначаете?Потому что это особого рода ответственность. Мне не нужна слава в этом смысле, я готова к тому, чтобы мои сотрудники были целиком и полностью обозначены как кураторы. Но в этом случае с выставкой в Венеции мы осуществляем некий особый шаг, который требует большей степени ответственности, которую ты берешь на себя. Именно поэтому я решила, что я себя так обозначу.

Ответственность перед кем?Ответственность перед всеми теми, кому мы, музейные люди, служим. Очень много вопросов сейчас возникает в самых разных местах: насколько современное искусство необходимо музею, отклоняется ли музей от своей традиционной линии, как это всё осуществляется… Вообще гладь этого «озера» не так бархатиста и безмятежна, как кажется. Поэтому для того, чтобы всё-таки артикулировать самые главные наши движения, требуется та ответственность, которую я на себя беру как директор.

Насколько вообще вы считаете целесообразным участие известного музея с известной коллекцией в таких «сторонних» мероприятиях, как прошлогодняя ярмарка Salon du Dessin в Париже, где вы делали выставку графики из собрания Пушкинского. Сегодня вот выставка в Венеции. Наверняка с вашей энергией будет еще миллион и других подобных проектов.Я пытаюсь держать свою энергию, потому что ее иногда больше, чем нужно (смеется). Но тем не менее мне кажется, что мы особый музей в том смысле, что возможность влияния у нас огромная. И тот контакт, в котором мы находимся с нашей аудиторией, через разные инструменты, в том числе через диджитал-возможности, дает мне очень ясные знаки. Абсолютно точные знаки того, что от нас ждет наша аудитория, самая разная.

И мне хочется, чтобы музей был действительно живым. Потому что в сегодняшнем мире самое главное в музее, самая главная миссия — это развивать тот контакт, который возникает между человеком и искусством. Не просто сохранять, не просто реставрировать, не просто показывать, но и создавать некую возможность этого контакта. Иначе какой бы ни была выставка, будет мертвая жизнь.

Иногда нам хочется сделать какие-то особые шаги. И они, может быть, не слишком точно работают, не так, как мы ожидали. Но кто не пробует, тот ничего не добьется. В частности, на выставке Рафаэля мы сделали звуковую инсталляцию, и многие не услышали или не поняли, что мы хотели сказать. Мы пригласили двух современных молодых композиторов и дали им сложную задачу, которую они изумительно исполнили. Они сделали акустическую инсталляцию, которая была обращена к их собственному ощущению звуков в мастерской Рафаэля. И что-то там скреблось, краски где-то растекались, звуки за окном раздавались, шаги…

Masaki Fujihata
“Private TV/Room”
2009-2010
Supported by Tokyo Gallery + BTAP
Courtesy of the artist

Эта звуковая инсталляция в зале размещалась?Она была в зале, и всё было слышно. Мы регулировали звук, и когда зал был пустой, всё понималось отлично. Но когда там была толпа, люди только что-то слышали… Но это как 25-й кадр, мы потом проверяли. Кто-то лучше слышит, кто-то хуже. Но мы всё равно сделали этот шаг именно с этой целью — дать человеку возможность открыть еще одну «дверцу» к искусству.

Иными словами, включение современного искусства и современности вообще в классические выставки — это не только шаг к привлечению новой аудитории, но и возможность сделать так, чтобы старое искусство по-новому резонировало?Безусловно. Это очень важно и необходимо. Потому что старое искусство тоже может быть искусством «живым». Все зависит от того, как мы его воспринимаем. Воспринимаем ли мы его просто как данность, заставляем ли мы себя спокойно увидеть нечто с уже готовым решением. Как было в большой степени в случае с Рафаэлем или с какими-то очень известными именами. То есть человек идет на выставку, уже понимая, что его ждет. Но когда ты чуть-чуть сбиваешь его координаты, какую-то «вибрацию» вокруг привычного создаешь — мне кажется, что человек получает нечто большее, некий объем. Особенно, когда это связано с нашим молодым зрителем, который менее заштампован, который привык доверять своему собственному чувству. В котором не так много стереотипов накоплено социальных. Поэтому нужны разные инструменты.

Еще в 2013 году была информация о том, что для вашего проекта в области своременного искусства «Пушкинский XXI» вы претендовали на здание ГЭС-1.Да, претендовали. Нам казалось, что это было бы правильное для нас место.

Развивается эта история?История развивается не совсем так, как нам мечталось бы. Просто потому, что это очень сложный объект, хотя у нас и есть инвестор. Тем не менее этого недостаточно. Здание должно в 2018 году встать на реконструкцию, и нам казалось, что было бы разумно в таком месте сделать не электростанцию, а культурное пространство.

Но есть много обстоятельств, связанных с городскими проблемами, с выводом самой электростанции за пределы города. Эти вопросы остаются до сих пор, пока на них нет ответа, но мы по-прежнему считаем, что это лучшее место для нас. И будет лучшим местом в городе, если мы будем там.

У вас есть Музей личных коллекций, но на моей памяти современное искусство там не выставлялось.Нет, не выставлялось.

Почему? Планируете ли работать с коллекционерами современного искусства?Во-первых, у нас Музей личных коллекций уже практически закрыт. Времени его работы осталось до первого октября — потом он закроется, там будет временное хранение, потому что на время реконструкции основного здания переезжают коллекции и их надо где-то хранить. Так что пока нам негде будет это показывать. Кроме того, я считаю, пространство Музея личных коллекций не подходит для современного искусства. Пространство — очень важная штука. Оно может помочь, а может, наоборот, погубить всё что угодно.

Yuri Kalendarev
“Angel”
1993
Courtesy of the artist

Даже для современной живописи?Даже для нее. Нужен совсем другой контекст. Хотя пример Московского музея современного искусства на Петровке ставит под сомнения мои слова. Но для меня сочетание пространства и «живого искусства» очень важно. Даже не как для директора и куратора, а как для зрителя, человека воспринимающего. Я перфекционист, и мне бы хотелось, чтобы мне это самой нравилось.

Кроме того, на рубеже 2019–2020 годов у нас появится действительно много новых экспозиционных пространств. В частности, появится отдельное трехэтажное пространство рядом с депозитарием, где мы сможем делать всё, что хотим.

То есть сейчас вы работаете с коллекционерами современного искусства только по выставкам?Да, но у нас большие планы. Пока мы находим пространства и строим, параллельно уже ведем переговоры с крупными музеями о том, чтобы делать совместные выставки современного искусства. Это и лондонская Тейт, и венская Альбертина, и другие наши друзья-партнеры, с которыми мы уже сейчас работаем. И с японскими музеями мы о будущих проектах начали диалог.

Provmyza group
«Eternity»
2011-2017
Courtesy of the artists

Можете назвать каких-то частных коллекционеров, русских или зарубежных, с которыми вам было бы интересно работать или коллекции которых выглядят достойно для представления в музее?У нас есть коллекционеры с хорошими собраниями классиков современного искусства. Но нам бы очень хотелось, чтобы появились коллекционеры, которые готовы рисковать, которые готовы создавать некий плацдарм, чтобы их собственный взгляд диктовал тоже какие-то движения. То есть не идти по пути хорошо известного и всеми покупаемого, потому что это получается также, как с искусством начала XX века: все коллекции чудесные, известные, но везде одни и те же имена и приблизительно один период — это всё не очень интересно. Пока я не вижу таких коллекционеров. Может быть, я их не знаю.

Но это всё рядом. Мы просто сейчас пытаемся их как-то воспитать. Не воспитать даже, а сделать их своими друзьями в полном смысле этого слова, чтобы они росли вместе с нами. Включенность — очень важная штука.

А что касается мирового опыта — таких коллекционеров очень много. И с ними можно и нужно работать.

Слышал, что по следам уже прошедших выставок музей начал приобретать что-то современное к себе в коллекцию.Да, мы начали формировать коллекцию исходя из того выставочного опыта, который у нас есть сейчас. И работы тех художников, которые так или иначе вступают в некий диалог с искусством нашего музея, мы приобретаем. Мы начали с этого. Сейчас будем делать следующий шаг — создавать экспертный совет, куда будем включать тех профессионалов из разных стран, которых считаем важными для себя. Это будет небольшое количество человек, порядка шести-семи. Вместе с ними будем ставить вопросы, обсуждать, какой должна быть наша коллекция.

Рекомендую ознакомится brothers-tuning.ru/avtochehly/audi/a3/