Пoчти пoлтoрa гoдa гaлeрeя Artwin, oснoвaннaя сeстрaми Мaдинoй и Мaриaнoй Гoгoвыми, рaбoтaeт нa Твeрскoм бульвaрe. Гaлeрeя выстaвляeт мoлoдыx xудoжникoв из Рoссии и Кaзaxстaнa нe тoлькo у сeбя, нo и на выставках и ярмарках по всему миру. В прошлом году Мадина была назначена министром культуры Карачаево-Черкесии, и управление галереей полностью легло на плечи Марианы, успевающей руководить галереей и работать в Гохране России.
Впрочем, пути близнецов не разошлись: открытый недавно Марианой фонд поддержки молодого искусства Gogova Foundation совместно с австрийским посольством и минкультуры Карачаево-Черкессии запускает в горной обсерватории республики программу арт-резиденций с последующей выставкой.
Мариана Гогова рассказала ARTANDHOUSES об опеке молодых художников, российском арт-рынке и собственной коллекции.
Вы много говорили в интервью, как с детства искусство входило в вашу жизнь, — о походах с мамой и сестрой в музеи, учебе в художественной школе. А когда оно появилось у вас дома, «под рукой»?
Практически с самого нашего рождения. Потому что наша мама в том числе хранит серебряные украшения, принадлежавшие нашим прабабушкам и прадедушкам, различные предметы с золотым шитьем. Это произведения декоративного искусства.
То есть искусством «материальным» начали заниматься уже вы с сестрой? Помните первую работу, купленную в домашнюю коллекцию?
Могу ошибаться, но мне кажется, что это была серия открыток Виталия Пушницкого. Такие антикварные открытки, которые он покупал на блошиных рынках, а затем делал архитектурные вырезки и коллажи в рамках. Это было первое приобретение. Небольшая, но в моем вкусе вещь.
Вы с сестрой как-то говорили, что после школы даже намеревались идти в художественную среду. Настолько серьезно увлекались рисованием?
Если честно, несмотря на то, что мы с Мадиной близнецы, увлечения наши разделяются. Рисовали мы обе хорошо, но особую страсть к нему испытывала я. Когда нам было около одиннадцати лет, нас отправили в Америку по языковому обмену. Там был факультатив с разными творческими занятиями, и я пошла на рисование, а Мадина выбрала пение — у нее очень хороший слух и голос.
Мы ходили в художественную школу, но как-то не очень продолжительно. Потому что для папы-физика, наверное, это не совсем понятное направление деятельности.
Света Шуваева
«Disco»
2016
Коллекция Марианы Гоговой
Родители повлияли на ваше решение идти в МГИМО?
Я бы не сказала, что нас специально направляли. У нас всегда была склонность к математике, поэтому мы учились в математическом классе и решение поступить на факультет международных экономических отношений МГИМО было естественное и взвешенное.
Думаю, они даже не могли предположить, что одна дочка у них окажется владельцем галереи, а вторая — министром культуры региона. Скорее, они видели нашу карьеру и наше профессиональное развитие в сфере финансовой, банковской, может быть даже в науке. Но с другой стороны, они сами развивали в нас эту любовь к искусству, тягу к культуре…
Какое у них сейчас отношение к художникам, с которыми вы работаете?
Прекрасное! Мне даже мама позволяет дома вешать всё, что раньше мы с Мадиной складывали подальше от их глаз. У нас в коллекции нет ничего провокационного, но тем не менее для достаточно консервативных родителей всё равно потребовалось время, чтобы понять и принять современное искусство.
После покупки Пушницкого вы начали пополнять домашнее собрание работами художников из своей галереи?
Коллекционировать искусство мы начали не так давно — около пяти лет назад, то есть практически перед началом галерейной деятельности. Некоторых художников мы покупали до того, как начали с ними работать; чьи-то работы — после начала сотрудничества. Есть и те, с которыми вообще не сотрудничаем, или зарубежные авторы, но доминирующий вектор собрания — наши молодые авторы.
Оля Кройтор
«Ситуация №7»
2015
В какой момент вы начали понимать, что работы дома складываются в коллекцию?
Сложно сказать. Я какое-то время верила и думала, что коллекционирование должно стопроцентно опираться на собственный вкус. И если коллекционер искренне на него полагается, не ограничивая искусственно ни жанр, ни направления, ни регион (можно продолжать бесконечно), то такое собрание сложится в коллекцию, которая действительно будет говорить о человеке, составлять его портрет. Мне представлялось это самым интересным — когда ты видишь коллекцию и понимаешь человека, который это всё приобретал. Мне казалось, что это самый правильный способ.
Сейчас я все-таки склоняюсь к мнению, что коллекционирование должно быть осмысленным. Когда человек подключает некоторый «ограничитель» и концентрируется на чем-то. То есть чтобы работали и ум, и сердце. Тогда коллекция становится тем, что может потом очаровать и привлечь зрителя, если открываешь музей или проводишь выставку.
Кого сегодня можно считать коллекционером? Если человек изредка покупает, скажем, принты по 10 тысяч рублей, он — коллекционер?
Почему нет?! У меня, например, работы некоторых художников покупают коллекционеры европейские, которые не располагают какими-то гигантскими средствами и пространствами. Но при этом они откладывают определенную сумму и покупают. Они действительно коллекционируют. И это особенно ценно, потому что они знают цену деньгам, которые тратят. И если они тратят, то действительно очень долго выбирают, выясняют, изучают. И это всегда очень приятное взаимодействие галериста и коллекционера, и в итоге всегда приятная продажа.
Это идеальный вариант — когда у коллекционера есть достаточно времени самому изучать искусство. А если времени нет?
Если человек может себе позволить консультанта, прекрасно. Другой вопрос, что это за консультант и каким образом у них происходит работа. Когда мы видим похожие друг на друга коллекции — это грустная история. Но есть множество отличных консультантов, и это очень востребованное, важное звено в нашей сфере.
Каким должен быть идеальный консультант?
Помимо общих знаний, он должен прекрасно ориентироваться и в истории искусств, и на арт-рынке. Важно, чтобы он прислушивался к коллекционеру, но мог уверенно направлять его желания. Ведь большинство коллекционеров люди успешные и свято верят, что всё, что им нравится, чего они хотят, это на сто процентов верно.
И вот консультанту нужно уметь направить в правильное русло желание заказчика собирать искусство. Мне кажется, что это как раз залог успешной коллекции. Не полностью потакать вкусам коллекционера, а стараться их модифицировать в правильную сторону. Конечно, если только это не инвестиционная корпоративная коллекция — здесь уже какого-то индивидуального запроса не будет, как и какого-то взаимодействия со вкусом.
Гульнур Мукажанова
«Постномадическая Реальность 8»
2016
Тем не менее на Западе многие корпоративные коллекции складывались и складываются из молодого искусства, и кураторам ставят задачи поиска молодых талантов. По вашему мнению, в России коллекционеры и корпорации охотно сейчас поддерживают нераскрученные имена?
Вложения в молодое искусство гораздо более рискованные, хотя и небольшие. При этом малый процент из массы художников имеет потенциал очень резкого роста.
Да, я согласна, что для западных компаний, корпораций, у которых высокая социальная ответственность, важно для репутации поддерживать молодых, заниматься поиском и вкладывать в начинающих талантливых художников. То же самое происходит и в России. Правда, в меньшей степени. Но я не разделяю этих общих негативных взглядов, что всё ужасно, никто ничего не покупает, молодые никому не нужны. Нужны конечно! Сейчас у нас такая обстановка, что с удовольствием покупают молодое искусство. А то, за сколько его можно приобрести в России, даже молодых из «первой гильдии», — такого уровня искусство в Европе и за океаном уже давно не сыщешь. То, что можно у нас приобрести за десять тысяч евро, — и с точки зрения просто произведения, и с точки зрения вложения — не найти ни в Лондоне, ни в других городах мира. Мне кажется, что в России это прекрасно понимают. Во всяком случае, мы тоже пытаемся это объяснять.
Кого вы относите к «первой гильдии»?
Тех, с кем мне посчастливилось сотрудничать. Это Полина Канис, Оля Кройтор, Анна Титова, Света Шуваева, Тима Радя, Андрей Кузькин… Можно долго продолжать, их много.
Все, кого вы перечислили, уже засветились до начала работы с вами на выставках и биеннале. Ваша галерея открыла какие-то новые имена?
Да, например, Дима Ребус, акварельный художник. Мы впервые его показывали в 2012 году. Гульнур Мукажанова из Казахстана, которую мы впервые представили на Cosmoscow в прошлом году. Сейчас у обоих проходят проекты в рамках параллельной программы Биеннале молодого искусства.
Еще Артем Филатов и Вова Чернышев. Это ребята из Нижнего Новгорода. У нас была их выставка в декабре, и я считаю их самородками. Они работают с тематикой русской деревни и увядающей деревянной архитектуры. Для проекта в галерее они ходили по заброшенным деревням и собирали там какие-то предметы — растения, предметы обихода. Здесь была инсталляция, которая представляла собой некий рассказ, который они предлагали считать и выстроить самому зрителю. Философская история, даже немножко связанная с алхимией.
Выставка Владимира Чернышева, Артема Филатова «Табула»
Artwin Gallery, 2015-2016
Вы упомянули 2012 год. Тогда ваше имя ассоциировалось с MSK Eastside Gallery. Это был ваш первый выход на арт-сцену?
Как галериста — да. Это было первое наше пространство на проекте «Фабрика». Мы там пробыли чуть больше года, потом оттуда ушли, сделали какое-то количество проектов онлайн и выставок в Казахстане и Азербайджане, а затем уже открыли пространство здесь.
Концепция несколько изменилась. Изначально мы заявляли своей основной целью деятельности поиск именно свежих имен, но я поняла, что работа с более опытными художниками, обладающими уже каким-то профессионализмом, безусловно, проходит легче и быстрее, мы понимаем друг друга с полуслова. А развивать художника-новичка — это дико тяжелое, хотя и очень увлекательное занятие.
Под профессионализмом вы понимаете собранность, ответственность?
Вы меня правильно поняли. Ответственность. Потому что с теми же молодыми фотографами могут быть большие проблемы со сбором тиражей, отслеживанием, куда это всё пошло дальше. Всё-таки я со своими художниками всегда поддерживаю какие-то личные отношения. А с молодыми ты превращаешься в мамочку. И одно дело, когда у тебя два-три таких «ребенка», и другое дело, когда десять.
Галерея для меня не работа в классическом понимании этого слова. Это моя страсть, мое увлечение, призвание. Поэтому работать как машина не удается. Иногда к счастью, иногда к сожалению. Но не удается.
Оля Кройтор
«Слышу»
2015
Насколько я понимаю, половина вашего рабочего времени всё-таки уходит на другую вашу работу — в Гохране России. Как всё успеваете?
Конечно, на Гохран уходит большая часть времени, но никаких проблем в совмещении я не испытываю. Мне недавно жаловался один человек, что, мол, трое суток не сплю, готовлю выставку к открытию. Я как-то удивилась и говорю: «Тайм-менеджмент вам в помощь! И спать будете, и есть, и даже спортом заниматься». Просто нужно уметь планировать, расставлять приоритеты.
Вам самой, расставляя приоритеты, тяжело от чего-то отказываться?
Нет, эти сферы абсолютно между собой не пересекаются. И как раз тяжело отказаться от какой-то из них! Потому что и то, и другое, это уникальные возможности, это дико интересно, то, от чего я получаю удовольствие. Во всяком случае, на данный момент. Своих кровных детей у меня пока нет. Когда появятся, тогда уже надо будет переформировать приоритеты.
Выставка Гульнур Мукажановой «Постномадическая реальность»
Artwin Gallery, 2016
Вы активно промотируете своих художников за рубежом — участием в выставках, ярмарках. Как на них реагирует западная публика? У нас пока слышны только стоны, что русское искусство никому не нужно и не интересно на Западе.
А как оно может быть нужно и интересно, если его не знают и не видели?! Мне как раз кажется, что интересно! Но прежде, чем заставлять Запад ценить наше искусство, нужно что-то сделать для художников и вообще для развития местной ситуации. Если мы себя любить и развивать не будем, то зачем это Западу делать?!
Вообще нет такого — русское искусство не интересно, китайское не интересно, а вот африканское интересно. Вопрос в качестве, в соответствии контексту, форме, времени и месту, где оно показывается. Если всё сделано на должном уровне, то оно будет интересно. Я считаю, что русское современное искусство имеет очень высокий уровень и явно недооценено. Это многие понимают на Западе. Профессионалы понимают, что русское искусство имеет историю, традиции, что оно развивается и сегодня.
О каких западных странах речь?
Да о самых разных! Например, у Ани Титовой недавно была персональная выставка в Музее современного искусства в австрийском Линце. Оля Кройтор участвует в кураторских проектах Дэвида Эллиота в Берлине. Видео Полины Канис показывают в Швейцарии. Они востребованы. И мы не чувствуем никакой отрицательной позиции. Может быть, есть некоторая предвзятость в целом, но я не люблю сидеть, разводить руками и жаловаться, как нас не любят. Значит, нужно как-то сделать так, чтобы любили! Заставлять любить, в конце концов. Не любить, так бояться.
Дима Ребус
«Constellation 2»
2011
Какое у вас мнение о состоянии российского арт-рынка, который другие галеристы линчуют и на который жалуются из-за отсутствия коллекционеров?
Галерея — это в принципе долгосрочный проект, долгосрочные вложения. Это любой должен понимать изначально. И я понимаю, что то, что мы сейчас вкладываем в развитие, будет окупаться и давать плоды и результаты только через несколько лет.
И русский арт-рынок, конечно, существует. Его можно обзывать по-разному, но он есть. И я не разделяю пристрастий многих людей постоянно ныть и жаловаться на этот рынок — сами его создаете, а потом ноете, какой он ужасный. Просто не надо делать много, не надо делать что-то огромное и масштабное. Можно делать меньше, но высокого качества. Из этого и будет формироваться рынок.
Я хочу, чтобы люди, которые приобретают, действительно понимали, что они приобретают. Что это искусство, что за ним будущее, что за ним художник. Я люблю, когда художники общаются с клиентами, с коллекционерами. С любым, кто проявляет интерес.
Что касается коллекционеров, то и с ними проблем не вижу. Есть те, что появились за двадцать пять лет работы наших старых галерей, но есть и много новых — например тех, с кем мы с сестрой учились в МГИМО. Это образованный класс, со знанием нескольких иностранных языков, работающий в сфере финансов и т. д. Люди молодые. Для этих людей совершенно нормально ходить в галереи, тратить деньги на покупку современного искусства. И многих из них уже можно называть коллекционерами.
У молодых коллекционеров есть какой-то финансовый порог? Сколько они в среднем готовы потратить?
Для таких успешных людей 30–35 лет комфортная покупка — в районе 300–400 тысяч рублей. Естественно, 100 тысяч — еще более комфортная.