В плoтнoм грaфикe чeлoвeкa-прaздникa, xудoжникa, пeрфoрмaнсистa, курaтoрa oгрoмнoгo кoличeствa выстaвoчныx прoeктoв Aндрeя Бaртeнeвa врeмя для интeрвью нaйти нeпрoстo. ARTANDHOUSES чудoм этo удaлoсь — Бартенев выделил час перед открытием очередной выставки в галерее «Здесь» на Таганке, где он уже три года делает разнообразные проекты, и рассказал о том, как театр спас ему жизнь, о ленивых русских и самом памятном Новом годе.

Вы всегда очень оптимистичный, улыбающийся, легкий и жизнерадостный человек — человек-праздник, так вас воспринимают. А что вас может расстроить?

Наверное, если на меня свалить очень много работы, то это меня начнет расстраивать. Я люблю лежать на двух диванах, а не сидеть на двух стульях. (Смеется.) И ничего не делать. Я люблю смотреть кино, читать книжки, стихи. Люблю, когда надо мной чайки орут, смотреть в окно, где ласточки летают, солнце светит.

Это после детства в Норильске?

Да, очень люблю тепло и солнце. У каждого человека свой индивидуальный ритм и график, вот сейчас у меня график солнца и ритм птиц.

Вы окончили Краснодарский институт искусств по специальности театральный режиссер. А рисовать там учили?

Он тогда еще назывался Институт культуры. У нас были такие предметы, как сценография и театральный костюм. И, конечно, история костюма. До этого я окончил восьмилетнюю художественную школу и хотел поступать на худграф Кубанского университета, но из-за плохого зрения меня не взяли и… спасли мне этим самым жизнь. Потому что театральное образование предполагало более широкий спектр знаний, и в нем присутствовало самое главное — свобода. То есть в рамках театральной дисциплины мы изобразительно и визуально могли высказываться как угодно. Наша группа сделала очень скандальный спектакль по пьесе Евгения Шварца «Голый король», где я играл голого короля и, соответственно, выходил на сцену голым. Наши педагоги были в шоке от голого меня, и спектакль закрыли сразу же после генерального прогона.

Экспозиция выставки в галерее «Здесь» на Таганке

Цензура 1980-х?  

Да! Она только начинала ослабевать вместе с коммунистическим строем. У нас было четыре основополагающих дисциплины: история партии, марксистская философия, научный коммунизм и политэкономия. Все эти предметы влетали в одно ухо, а из другого вылетали, то есть тут же моментально вываливались из головы после экзамена. Способность произносить и речитативить знания, которые касались истории коммунистической партии, приносили хорошие отметки, но ничего не оставляли в памяти. Самое главное, что я вынес из этого прекрасного учебного заведения, это способность структурировать, алогично мыслить и видеть цель.

Какую роль сыграла в вашей карьере Жанна Агузарова?

Как только появилась группа «Браво» в начале 1980-х, я сразу попал под ее влияние через норильских «бравистов». Мы тусовались возле драмтеатра, собирались у пожарного выхода. Одевались дико стильно. После института я получил свободное распределение и уехал в Сочи, потому что у меня там были друзья — джазовые музыканты и я дружил с Андреем Григорьевым-Апполоновым (солист группы «Иванушки International». — AAH). После Норильска мне хотелось жить на юге. В 1987-м я познакомился в Сочи с Жанной и ее командой. Они мне сказали: «А что ты, такой красивый, тут вообще делаешь? Конечно, прекрасно — город у моря, пальмы, солнце. А что дальше-то? Переезжай в Москву!» И в 1989-м я переехал в Москву.

© MMOMA© MMOMA© MMOMA© MMOMA

Как всё начиналось в Москве?

В 1989-м или 1990-м на Малой Грузинской была большая групповая выставка, где я тоже участвовал. Друзья мне посоветовали пойти туда с моей графикой и показать экспертному совету — у меня отобрали для выставки несколько работ. Там участвовали все: и Герман Виноградов, и Петлюра, куча других художников. Все и познакомились. После этого мои друзья свели меня с галереей «Марс», я встретился с Константином Васильевичем Худяковым, который был прекрасным наставником. Там произошли первые продажи моих рисунков.

К тому моменту у меня уже была большая практика с сочинскими художниками, и я сделал их большую выставку в «Марсе», присовокупив московских художников-экспериментаторов. Вот так всё и закрутилось.

Я постоянно стал курировать выставки: мы сделали проект «Фруктовый покер», перформанс «Полеты чаек в чистом небе». После этого Роман Виктюк пригласил участвовать нас в Первом фестивале неоклассической музыки в концертном зале Чайковского, где состоялся наш первый большой публичный перформанс. И Кирилл Шахнович сказал, что с такими шикарными костюмами нужно ехать в Латвию на Ассамблею неукрощенной моды. И я сделал «Ботанический балет», так как наш «Покер» к этому моменту отправился в сольное плавание.

Именно за этот балет вы получили Гран-при?

Да. Я получил и европейскую прессу, и в журнал Stern меня сняли: они делали огромный материал про Россию и включили меня. После этого пригласили на фестиваль во Франкфурт-на-Майне в 1993-м, а затем ребята из «Птюча», запускавшие свой проект, позвали меня, и мы вместе сделали новый перформанс «Снежная королева». А дальше было много всего: Пако Рабан пригласил меня в Париж, я делал перформансы по всей Европе — в Германии, в Швейцарии на Art Basel, в Лондоне в Музее Виктории и Альберта.

Экспозиция выставки в галерее «Здесь» на ТаганкеЭкспозиция выставки в галерее «Здесь» на ТаганкеЭкспозиция выставки в галерее «Здесь» на ТаганкеЭкспозиция выставки в галерее «Здесь» на Таганке

Самую большую известность вам принесли шоу и перформансы. Всегда ли считывает рядовой зритель заложенную концепцию? Или просто наслаждается музыкой и зрелищем?

В Америке и Европе существует огромная традиция перформанс-арта. И она сформировалась так, чтобы зрителю оставалось свободное пространство для размышлений. Это одно из достижений этого жанра изобразительного искусства.

Перформанс-арт натренировал свою аудиторию. Когда я стал делать перформансы за рубежом, то в каких-то трактовках скрупулезных и точных не было никакой потребности — у европейского и американского зрителя существует момент спонтанного соучастия-сопереживания, которые развивают абстрактное мышление. Это благодаря тому, что абстрактная живопись, абстрактная скульптура, инсталляции, абстрактные перформансы создали свою довольно мощную историю.

Включая меня в эту практику, они ориентировали не быть слепым диктатором сюжета. То есть внутри процесса я диктатор: я рисую, прописываю сценарий для каждого персонажа, в каком ритме строить его хореографию, определяю, какая музыка его стимулирует, на какой звук ориентируется его молчание, где он может пойти на свободную импровизацию. Но для зрителя всё разворачивается структурированным хаосом, в котором есть зачатие, пик жизни и красивое разрушение объемов — как ландшафт импульсивного воздействия.

После 2000 года я сконцентрировался на перформансах, в которых 60% действия посвящено разрушению, потому что за 1990-е годы я скопил столько разных мощных объектов, что их стало негде хранить. И до сих пор они заполняют четыре склада в разных странах и городах Европы. Поэтому с 2000 года я стал ориентироваться на то, чтобы все объекты разрушались во время перформанса, чтобы нечего было хранить, кроме фотографий и видеохроники.

© MMOMA© MMOMA© MMOMA© MMOMA

А как российский зритель реагирует?

Могу сказать, что в Москве я не делаю арт-перформансы много лет. И это не случайно, это показатель. Так что делаю только в Европе. Последний перформанс я делал в Лондоне в «Шекспировском театре “Глобус”», что принесло мне титул «Альтернативная Мисс мира 2018».  

А в России всё превратилось в жесткую коммерцию… И зрители, и кураторы, и музейные работники — все так обленились, что выработали некую новую традицию «не постижения», и дальше нее не рискуют двигаться. Только подражательство и заглядывание в чужую тетрадь отличника.

У вас много учеников. Какой критерий отбора?

Для всех моих учеников критерием отбора является жизнь рядом со мной, потому что я их сразу же включаю в очень мощный темп. И если они выдерживают, их талант начинает раскрываться и ты видишь их потенциал, тогда они начинают называться учениками.

Экспозиция выставки в галерее «Здесь» на ТаганкеЭкспозиция выставки в галерее «Здесь» на ТаганкеЭкспозиция выставки в галерее «Здесь» на ТаганкеЭкспозиция выставки в галерее «Здесь» на Таганке

Сначала они свои портфолио присылают?  

Нет, обычно ко мне подходят после лекции или шоу. Например, Гоша Рубчинский и Саша Фролова подошли ко мне после лекции, которая была в Третьяковской галерее. Я там делал перформанс «Кабачковая снежинка, или история буквы Ч, которая потерялась» — если из слова «кабачковая» убрать букву «ч», то получится «кабаковая» — это было посвящено Илье и Эмилии Кабаковым. На лекции я рассказывал про падающую скульптуру, приводил различные примеры, после чего Гоша и Саша подошли ко мне и сказали: «Мы хотим попробовать». Я сказал: «Хорошо, через два дня делаю перформанс. Давайте вы будете стоять в костюмах рыбаков, на которых 150 яиц наклеены на фасадные части, и в определенный момент вам нужно будет упасть лицом вниз, чтобы яйца разбились». Они это всё выдержали!

Потом они сделали перформанс в Московском зоопарке, который назывался «Ланцетник». Надо сказать, что у Саши Фроловой медицинское образование, она училась на медсестру, поэтому она придумала такое название.

Потом Гоша и Саша делали музыкальный перформанс с Данилой Поляковым «Аквааэробика». Гоша Рубчинский параллельно учился в Toni&Guy парикмахерскому искусству, потом от меня он перешел к Косте Гайдаю, затем отправился в свободное плавание. А Саша так и осталась со мной, и десять лет была моей ассистенткой. Мы с ней сделали очень много перформансов в разных странах с проектом «Аквааэробика», который я курировал.  

Сейчас у меня новая звезда — Вова Перкин. Он со мной работает третий год, и если вы следите за художественной жизнью, то знаете, что у него самый большой коммерческий успех. Например, Игорь Маркин выставил его вместе с Владимиром Яковлевым на Cosmoscow. И если работы Владимира Яковлева он продал на 60%, то работы Перкина были проданы на 80%! Это была совершенно фантастическая и прекрасная комбинация — два Владимира!  

С кем интереснее работать — с отечественными или зарубежными коллегами?

Мне со всеми интересно работать. Посмотрите — вокруг меня самые яркие люди Москвы, самые бесшабашные дети, которые, видимо, кроме меня, никому в этом городе не нужны со своими мечтами о творчестве. Мое сердце огромно, и я их всех люблю, и всем, чем только могу, помогаю. Ко мне приходят 14-летние молодые художники и фотографы и 16-летние модельеры и скульпторы. Я всем говорю: «Пожалуйста, приходите! Выставляйтесь рядом с Аней Бирштейн, с Петлюрой, с Таней Стрельбицкой, с Леонидом Раковым, которому 88 лет». Вот, посмотрите! (Показывает на экспозицию новой выставки «Цирк на Таганке» в галерее «Здесь».)

Я хочу показать, что «эмоция творить» не имеет вообще никакого возраста. Она вас обжигает в начале пути и дает любовь всей вашей жизни, зависит только от вашей чистоты, искренности, щедрости. Этой эмоцией необходимо делиться со зрителями и своими почитателями. Мое сердце тем открыто, кто транслирует радость, счастье и созидание.

Поговорим об одежде. У вас всегда сногсшибательные наряды, костюмы…

Сегодня — нет.

Ну, на монтаже — это понятно. Вопрос в другом: у вас есть швея или всё делаете сами?

У меня есть группа портных, которые шьют мои костюмы. Я делаю эскиз, подбираю ткани.

© MMOMA

Вы повторяетесь в одежде?

Что касается casual, я могу спокойно обойтись одним комплектом на всю неделю. Меняю только рубашки, нижнее белье и носки.

Насколько я понимаю, у вас безумное количество одежды. Происходит ли со временем утилизация? Или храните всё для музея?

У меня появилась отличная мастерская в Испании, куда я всё отвожу.

Скоро Новый год. Как обычно отмечаете?

Я, конечно, люблю на Новый год делать перформансы. Но в этом году будет исключение — с Ниной Чусовой, Аней Абалихиной и Пашей Каплевичем делаю «Щелкунчика» в Зарядье. Я создаю костюмы, 140–150 штук, уже со счета сбился, и у нас премьера 2 января. Я не знаю, когда будут прогоны, и позволят ли они мне уехать в Суздаль, куда я очень стремлюсь, — там любимые люди, устраивают невероятное гулянье, совмещенное с днями рождения.

А какой Новый год был самым памятным?

Наверное, этот, 2018-й, когда я 1 января в 4 часа утра сломал правую руку. Самый памятный, да, — на всю жизнь остался праздничный след!