Мaкс Эпштeйн, xудoжник, скульптoр и фoтoгрaф, эмигрирoвaл в Изрaиль из Пскoвa вмeстe с   рoдитeлями, кoгдa ему было шестнадцать. Окончил Академию искусств и дизайна «Бецалель» в   Иерусалиме. Работал в кино и театре как дизайнер и декоратор, преподает в иерусалимском детском творческом центре Wild Kids, участвует в выставочных проектах как в Израиле, так и за рубежом.

Сидим в «Тмоль Шильшом», совмещающем функцию небольшого кафе с книжным магазином. Скрываемся от летнего зноя, запивая лимонадом лучшую в городе шакшуку. Название облюбованного местными писателями заведения — «Вчера-позавчера» — намекает на знаменитый рассказ Шмуэля Агнона, лауреата Нобелевской премии по литературе.

Вы тут живете с 1990 года. Каковы ваши отношения с Иерусалимом?

Я живу, вдохновляюсь и взаимодействую с иерусалимским пространством, и в своем подходе к   искусству абсолютно соответствую многослойности и непостоянству этого города. Несмотря на огромную историю, Иерусалим ни на секунду не позволял себе задерживаться в том или ином состоянии — его постоянно завоевывали, разрушали, перестраивали, город деформировался и перекраивался. Тоже самое происходит и с его жителями. Иерусалим сегодня подобен лоскутному одеялу, сотканному из множества разных сообществ, приверженных собственным традициям, взаимодействующих друг с другом лишь по необходимости, на бытовом уровне. Я, как художник, ощущаю себя в этой приграничной зоне, на этих узелках и швах. Для меня это наиболее интересная фактура.

Хотелось бы узнать из первых рук, в чем особенность современного искусства Израиля?

Израиль в смысле искусства вполне соответствует тому, что сегодня принято называть contemporary art. Сложно говорить изнутри, я считаю себя частью этого художественного ландшафта. Израильское искусство задействует все пластические языки, но прослеживаются тенденции. Был момент прорыва фотографии и видеоарта, довольно нового для евреев языка искусства, затем громко о себе заговорили анимация и кинематограф.

«Лист дневника»
2016

Стало быть, мы говорим о визуальном искусстве?

Не только. Всё сложнее. Слово и текст занимают важную нишу в творчестве израильских художников как прямая отсылка к традициям иудаизма, к книжному комментарию и минимуму визуальных средств. То есть тексты традиционно интерпретируют другими текстами, изменяя и развивая основную идею. Что, собственно, дало возможность в свое время выступить на первый план израильскому концептуализму.

«Ритуал»
2010

Действительно, израильское искусство, как и само государство, довольно молодое.

Да, искусство молодое, фактически ему чуть более ста лет. Отсчет ведется с основания в 1906 году Академии искусств и дизайна «Бецалель», где я учился, базировавшейся на руинах модернизма при полном отсутствии классической школы. Хоть это и средиземноморская страна, но совсем не Италия. Школа начиналась всего с двух факультетов — керамики и ювелирного искусства, ремесел, существовавших здесь с древних времен. Израиль древний и современный живут в   параллельных мирах, иногда сталкиваясь и конфликтуя, что весьма заметно в искусстве. Конфликт проявляется и во взаимоотношении с материалом. С одной стороны — ремесленническая традиция и архаика, с другой — быстрое концептуальное искусство, самовоспроизведение из дешевых материалов. Очень много практик мгновенного реагирования. Концептуализм в израильском искусстве сопровождался довольно ограниченным набором образов, что вполне соответствует аскезе местного пейзажа, в то же время вызывающей острое чувство голода по изображению.

«Красный фильтр», серия «Борщ»
2012

А вы, будучи студентом, наверное, могли наблюдать расцвет концептуализма?

Я застал самый финал. Но последний всплеск был ярким. Представьте шестнадцатилетнего мальчика из Пскова, ученика провинциальной художественной школы, и, надо сказать, с неплохими учителями, оказавшегося в концептуальном «Бецалеле» (я учился на факультете керамики и скульптуры). Некоторое время я пребывал в растерянности, поскольку в школе нас учили решать задачки пластические, а не концептуальные. Надо сказать, что 1990-е в Израиль приехало много российской молодежи с приличной начальной подготовкой, и «Бецалель» тоже изменился. Фигуративное искусство со скрипом, но возвращается. Академия 1990-х, 2000-х и 2015 года — это совершенно три разных подхода. Школа быстрого реагирования в студии трансформировалась в практику наблюдения. Сегодня художник стал выходить на улицу, рисовать с натуры, а не умозрительно созерцать и анализировать. Тенденция, на мой взгляд, романтического свойства. Впрочем, я себя тоже отношу к романтикам.

Русскоязычная мифология Иерусалима. Инсталляции.
«Радионяня»

То есть вы не концептуалист?

Меня, как художника, привлекает своего рода форма «городской поэзии». Я за краткость и емкость концепта, но формулировка должна быть красивой, чувственной, концептуальное искусство этим брезгует.

Из серии «Дача»
2016

И вы избрали для себя язык фотографии и инсталляции?

В выборе медиа я себя не ограничиваю. Учиться фотографии стал после окончания академии. Фотография, на мой взгляд, наиболее близка скульптуре. Она строит взаимоотношения объектов в пространстве за счет света и тени, все химические процессы проявки и печати созвучны взаимодействию с фактурами керамических поверхностей. Мне было важно зафиксировать фрагменты иерусалимской реальности, которые в итоге должны превратиться в воспоминание — знак. Я ходил по городу в поисках таких «знаков» и в итоге собрал целую «коллекцию». Этакий словарь ассоциаций пилигрима, но мыслящего на русском языке, что во многом определяло выбор. Этот материал потом переводился на язык скульптурной инсталляции, своеобразной утопии с вымышленной «историей».

«Земля Шакала»
2009

Вы часто выставляетесь? Каковы ближайшие планы?

Ближайшие планы такие. В сентябре с коллегой Елизаветой Зайднер мы открываем выставку «Цветной слух», посвященную синестетическому восприятию одного из кварталов Иерусалима — улицы Агрипас. Осенью участвую в большом проекте «Kids want communism» в Музее современного искусства MoBY в Бат-Яме. Его куратор Иешуа Саймон, аристократ, денди и марксист, который до сих пор пребывает в восторге от социализма и его формальных проявлений в СССР — бесплатной медицины и образования. Его проект — серия выставок в преддверии юбилея Октябрьской революции. Для куратора важен факт адаптации некоторых аспектов социалистического подхода в Израиле. Мое отношение к революции простое. Собрал манатки — и   уехал на дачу. Проект «Дача» — тотальная инсталляция, посвященная размышлению о «дачности», о провинциальности. Это такой всем русским известный маршрут от дома до туалета (удобства во дворе) с оммажем Илье Кабакову, конечно же. Движение будет сопровождаться звуками и скульптурными объектами, собранными из предметов, найденных на иерусалимских помойках, а также коллекцией рисунков-расшифровок, чужих дневников на русском, немецком, иврите, французском языках, фрагментами моего фотоархива, отснятого за время поездок в Россию, в Псков, уже с позиции иерусалимца.

«Иерусалимский голем, прослушка»
2016

Политическая позиция, выраженная художественными средствами, всегда была сильна в Израиле. Художники традиционно обращаются к таким темам, как национальная идентичность, общество, территория, война. А вы?

Современное искусство в Израиле — отражение нашей реальности и поэтому крайне политизировано. Художник занимает активную гражданскую позицию, опирается на нее в своих практиках. Впрочем, этот фактор иногда ослабляет художественное качество работы. Многое слишком уж упрощено и плакатно. В этом смысле я художник не политический, что, впрочем, не означает отсутствия у меня гражданской позиции и отношения к происходящему. Мое искусство строится на чувственном взаимодействии с пространством, в котором я нахожусь. Убежден: несмотря на аполитичность высказывания, то, что делаю я, — это очень израильское искусство.