Гaлeрист, издaтeль и кoллeкциoнeр Ильдaр Гaлeeв зa свoю издaтeльскую дeятeльнoсть, a тoчнee, зa двуxтoмник «Кузьмa Пeтрoв-Вoдкин и eгo шкoлa (1920-1930-e)», 2 фeврaля получил премию газеты The Art Newspaper Russia в номинации «Книга года».
Он сделал первую в современной России выставку Николая Фешина, тесно сотрудничает с Русским музеем, возвращает из забвения художников ленинградской школы 1920–30-х годов, издает роскошные альбомы и дневники художников. А выставки его «Галеев-галереи» на Патриарших безо всякой рекламы собирают «всю Москву».
В преддверии церемонии награждения Галеев рассказал ARTANDHOUSES о том, как из правоведа стал галеристом и издателем, почему он является агентом Петербурга в Москве и что для него на первом месте — книги или выставки.
Ильдар, ваш «Кузьма Петров-Водкин и его школа (1920–1930-е)» вошел в шорт-лист премии газеты The Art Newspaper Russia в номинации «Книга года» за 2016 год. Что значит сегодня для арт-сообщества сам факт существования премий?
Давайте представим, что премий нет. Не существует никакого обсуждения — кто что делает, выставляет, пишет — в близкой нам художественной среде. Получится вакуум, пустыня Сахара в художественном сообществе, ведь обсуждения, отклики и премии в том числе — это та питательная среда, которая помогает нам продолжать что-то придумывать дальше. Значение премий очень велико.
Премия The Art Newspaper Russia восполняет недостаток «художественных» премий. Я вообще за то, чтобы таких премий было больше, ведь у каждой своя специфика, у каждого учредителя премии или жюри свои критерии отбора и оценки.
Очень важно, что «Книга года» у The Art Newspaper Russia вручается именно за издания, посвященные искусству, художественным проектам. Это также восполняет пробел — я не могу назвать каких-то других специальных номинаций такого рода.
Вы — коллекционер, галерист и издатель. Художественные проекты сразу стали вашим профессиональным выбором?
У меня не искусствоведческое образование. Думаю, что всё, что связано с историей искусства, все попытки обрести себя в этом мире не должны носить профессионального характера. Любовь к прекрасному не должна определяться критериями высшего, среднего, специального образования. Это, скорее, какой-то порыв души; думаю, что я не первый и не последний, кто скажет о своих инспирациях, идущих еще с детских лет, — мне нравились иллюстрации в альбомах по искусству в семейной библиотеке, родители водили меня в музей, на меня оказало влияние и увлечение искусством моей старшей сестры. Я родился в интеллигентной семье, мама — учительница в школе, а отец — профессор, доктор наук, он занимался экономикой сельского хозяйства, окончил Тимирязевскую академию.
Я правовед, окончил юридический факультет Казанского университета, моя специальность «Хозяйственное право и международные экономические отношения», и я могу привести много примеров, когда люди из мира юриспруденции, правоведения, адвокатуры меняли сферу деятельности, становились коллекционерами, издателями, художниками.
Как это произошло в вашем случае?
Это началось лет двадцать пять — тридцать назад. Я часто ездил в командировки в Ленинград, и на меня очень повлияло общение со старыми коллекционерами, с семьями наследников художников, с людьми, которые любят искусство. Тогда началась моя коллекционерская деятельность, я стал приобретать работы, связанные с кругом казанской художественной школы, поскольку я учился в Казани и знал этих художников. В начале 1990-х годов из Казани вышла целая плеяда коллекционеров, историков искусств, одним из которых был Петр Евгеньевич Корнилов, и было вполне логично, что я познакомился с семьей Корниловых. А дальше уже в этом кругу меня передавали из рук в руки, я слушал рассказы, воспоминания, я смотрел картины, я впитывал всё как губка и формировал какое-то свое восприятие искусства.
Моя эволюция как коллекционера наверно типична для русского собирателя — я прошел через увлечение русской пейзажной школой XIX века, через «Мир искусства», а потом в начале 2000-х годов в ГМИИ им. А. С. Пушкина состоялась выставка «На брегах Невы», которую организовал коллекционер Юрий Михайлович Носов. И я понял, что мои идеи коллекционирования, мое представление о том, что такое интересная коллекция, совпадает с тем, что я увидел на этой выставке. Я почувствовал потребность продолжать свои поиски, исследования и приобретения именно на этой ниве — изучая петроградско-ленинградское искусство 1920–30-х годов.
Это направление до сих пор присутствует у вас в коллекции?
Да, оно сохраняется, коллекция пополняется новыми именами, картинами. Из простого увлечения это стало профессией. Простите за громкие слова, но в какой-то момент я осознал свою миссию — сделать известной всем историю жизни и творчества этих художников. Среди них Николай Федорович Лапшин, замечательный ленинградский художник, график, один из лучших мастеров в области искусства книги. Он умер от голода в блокаду в 1942 году, будучи совсем слепым. Лапшин оставил очень ценные воспоминания — и я их впервые опубликовал десять лет тому назад, получил за эту публикацию серебряную медаль Академии художеств. Я провел его выставку — первую за многие годы, и я очень рад и горд, что смог поместить это имя в контекст истории искусства ХХ века.
Очень важно для моей коллекции имя Веры Ермолаевой — выставки, посвященные ее творчеству, прошли практически одновременно в Русском музее и у меня в галерее. Я издал большой альбом Ермолаевой, но он не совпадает с каталогом Русского музея, они дополняют друг друга. Последние десять — пятнадцать лет мы локоть к локтю идем с Русским музеем в осваивании темы творчества ленинградских художников 1920–30-х годов, и для меня это очень ценно.
Работы из вашей коллекции участвуют в выставках Русского музея?
Да, я даю свои картины для выставок музея, стараюсь обогатить их своими находками, информацией. Для меня очень важна возможность общения, обмена мнениями со специалистами музея, мы не просто коллеги, но и друзья. Мы вместе вовлечены в процесс, который позволяет показывать искусство 1920-х годов, сделать его доступным для всех. На разных площадках мы делаем проекты, посвященные одним и тем же художникам, дополняя друг друга.
Когда вы начали работать в пространстве художественной галереи?
Это случилось в 2002 году, когда одна парфюмерная компания предложила мне сделать выставочную площадку на территории Политехнического музея. У нас была продуманная политика выставочных показов, публикаций, направленная на представление петроградских авторов 1920-х годов. Галерея называлась «Арт-Диваж» и существовала до 2005 года. Я был арт-директором галереи и мог убеждать руководство и инвесторов в том, что это направление интересно как для выставочных проектов, так и для коллекционирования.
Потом я осознал, что я могу сам определять выставочную и издательскую политику, делать проекты, которые выбираю сам, и открыл здесь, на Патриарших прудах, новое пространство, которое назвал «Галеев-галерея».
Какие проекты наиболее значимыми для вас?
Первая важнейшая выставка, с которой началась моя известность как галериста и издателя, — это выставка Николая Фешина на площадке «Арт-Диваж» в 2004 году, первая после сорокалетнего перерыва (предыдущая состоялась в Москве в 1963 году). И альбом, посвященный Фешину, который я издал, тоже был первым за долгие годы. А ведь Фешин — один из самых важных портретистов первой половины ХХ века. И уже потом были его монографические выставки в Русском музее, в Третьяковской галерее.
Проект был сложным, я договаривался с Казанским музеем о предоставлении картин, а они были очень рискованной сохранности: Фешин плохо грунтовал свои работы и картины сыпались. Мне пришлось за свой счет организовать приезд в Казанский музей реставраторов из Третьяковской галереи, и я получил на свою выставку шестьдесят три живописные работы. Успех был огромный, пришли толпы людей. Было очень много китайцев, которые проводили в галерее весь день — делали эскизы, наброски. Фешин для них просто бог, они ему поклонялись и продолжают это делать.
Еще очень важна для меня выставка работ Василия Масютина, русского графика, который развивался в 1900–1910-е годы и считается одним из важнейших русских граверов эпохи символизма.
Отдельно хочу сказать о выставке работ Веры Ермолаевой. Она — жертвенная фигура, от ее творчества мало что осталось, хотя есть пространство искусствоведческого текста, где Ермолаева занимает одно из важнейших мест в истории русского авангарда. Она сподвижница Малевича, теоретик искусства, одна из первых русских дадаисток, один из лиричнейших мастеров метафизического пейзажа — нового пейзажа в русском искусстве.
И женщина с трагической судьбой.
Да. Она была расстреляна в 1937 году по сфабрикованному обвинению (арестовали ее по «кировскому делу»). Бывшая дворянка, она не шла на компромиссы, и это страшно раздражало власти, которые искали только повода, чтобы расправиться с ней. К Ермолаевой относились с огромным уважением все гранды русского авангарда, нет человека в этом кругу, который не был бы связан с ней. Из тех крох, буквально осколков, которые удалось найти, я смог сделать трехсотстраничный каталог, в который вошли материалы ее жизни, первоисточники вплоть до следственных дел НКВД.
Ильдар, ваша издательская деятельность — это производная от выставочной, или книги — это самостоятельные проекты?
Первична была книга. Я старый библиоман. Даже не библиофил — библиоманство у меня в крови. Меня с детства окружали книги, я очень любил книжки с картинками. И с самого начала моей галерейной деятельности было правило, что к каждой выставке будет публиковаться полноценный научный каталог.
А если бы вы не занялись выставочной деятельностью?
Я бы в любом случае пришел к издательской. Сегодня издательство «Галеев-галереи» выполняет задачи, связанные с выставочной деятельностью галереи, но я считаю, что если издаются четыре — шесть книг в год, то издательство уже существует, разрабатывает какую-то тему, занимает свою нишу. На самом деле это философия мероприятий: я делаю не книгу к выставке, а наоборот — выставку к книге. Поэтому книги, которые я издаю, — это не каталоги выставок, а монографии. Книги могут быть посвящены одному автору, группе авторов, определенному художественному феномену. Так что мои проекты обязательно включают в себя книгу и выставку.
Стиль работы вашей галереи несколько отличается от большинства других. Вы не проводите громких пиар-кампаний, не устраиваете пресс-конференций, но при этом ваши выставки неизменно становятся событиями в культурной жизни Москвы. Сдержанный стиль — это осознанный выбор?
Думаю, сейчас сознание публики готово к тому, что люди сами пытаются найти в море событий нужную им информацию. Мне кажется, что излишний пиар даже вредит открытию художника, представлению его людям. Я приведу пример разницы между Москвой и Петербургом: в художественной репрезентации Петербург всегда занимал более скромные позиции по сравнению с Москвой, но непосредственно в художественном отношении Питер сильнее. Практика шумливого позиционирования иногда вредит — человек откликается на рекламу, приходит, чего-то ожидая, и разочаровывается. Лучше пусть люди сами находят информацию, узнают по своим каналам, но это будут подготовленные люди. У меня нет ощущения, что мы теряем аудиторию.
У выставки Роберта Фалька не было особенного пиара, я привозил собрание казанского музея, была большая коллекция графики, хорошая живопись — и на открытии просто яблоку было негде упасть. Вся интеллигентная Москва откуда-то узнала. Может быть, для кого-то это было интригой, игрой — добраться до подвальчика на Патриарших и найти там сокровища.
Насколько вашей галерее, ведущей активную издательскую и выставочную работу, нужно внешнее финансирование? Привлекаете инвесторов, партнеров?
Первое время существования галереи такая поддержка была необходима, и она у меня была. У меня были партнеры, чье участие делало возможным работу галереи, выставки и издательские проекты. Но круг наших друзей постепенно расширялся, и я не буду скрывать, что у галереи есть не только просветительское, культуртрегерское направление деятельности, есть и коммерческая сторона — галерея продает произведения искусства. На каждой выставке есть круг работ, которые вызывают интерес у коллекционерского сообщества. Это сообщество существует, работает, и оно должно как-то пополнять свои собрания. Были у нас, конечно, и тяжелые времена, были тучные годы, но общение с коллекционерами, которое я пропагандирую, помогает держаться на плаву.
Что вы планируете на 2017 год?
Наверное, всем понятно, что я в Москве существую как агент Петербурга, и большинство выставок, которые я провожу, — это выставки ленинградских художников (даже если они потом переехали в Москву, как Алиса Порет или Митрохин). Для меня в петербургском, ленинградском искусстве 1920-х годов есть много мастеров, чье творчество еще не получило должной оценки и до сих пор не раскрыто. У меня «в портфеле» есть проекты, посвященные им, которые я надеюсь воплотить, и в 2017 году тоже постараюсь что-то сделать.