Oдин из пeрвыx чaстныx музeeв сoврeмeннoй Рoссии — Институт русскoгo рeaлистичeскoгo искусствa (ИРРИ), рaспoлoжeнный в Зaмoсквoрeчьe, в этoм гoду oтмeчaeт свoe пятилeтиe. Создатель и владелец музея — миллиардер из списка Forbes (состояние оценивается в $1 млрд), председатель совета директоров Промсвязьбанка и коллекционер Алексей Ананьев. Именно ему принадлежит рекорд аукционной цены на картину советского официального художника — почти $3 млн бизнесмен выложил за работу Георгия Нисского «Над заснеженными полями» на Sotheby’s в 2014 году.
В преддверии юбилейной смены экспозиции в музее Алексей Ананьев рассказал ARTANDHOUSES, зачем ему музей и почему людям сегодня интересно реалистическое искусство.
Почему вы решили создать музей? Ведь многие крупные коллекционеры участвуют в культурной жизни, просто давая свои картины для выставок, устраивая временные выставки своих собраний, — без хлопот, связанных с собственным музеем.
Конечно, можно было бы продолжать коллекционировать и не открывая музей, но тогда знаковые работы, да и большую часть коллекции, можно было бы увидеть только на стеллажах, в хранении. А когда работы в хранилище, то формально они твои, а фактически ты не получаешь от них удовольствия. И это первый аргумент в пользу открытия музея. А кроме того я, как и многие коллекционеры, столкнулся с тем, что художники крайне неохотно продают свои работы без гарантии того, что эти произведения будут выставляться публично. Художники и семьи художников предпочитают продавать картины в серьезные коллекции. В начале 2000-х мое собрание не было так известно, как сейчас, люди не приходили ко мне сами с предложениями. В то время мне нужно было объяснять, почему продать свои лучшие работы они должны именно мне, а не кому-то другому. Это стало еще одним аргументом в пользу создания музея. И главное — я взвесил свои возможности и понял, что могу себе позволить создать профессионально организованное пространство, которое бы представляло русскую и советскую реалистическую живопись в том формате, который был мне понятен и интересен, а именно — реалистическое искусство ХХ века с акцентом на вторую его половину.
Как начиналась коллекция? Менялись ли ваши вкусы, менялось ли «направление» коллекционирования?
Нет, я сразу начал собирать советское реалистическое искусство, и первым крупным приобретением стала «Свадьба» Юрия Кугача, авторское повторение работы 1960-х годов, которая считается утерянной. Сегодня в моей коллекции всё то, что не относится к советскому периоду, является логическим дополнением «ядра» экспозиции. Это либо те художники и те работы, которые представляют истоки, скажем так, корни советской реалистической живописи, либо работы художников — наших современников, которые живут в постсоветское время, но продолжают традиции, заложенные художниками ХХ века.
Вся ваша коллекция представлена в музее или есть какая-то совсем «личная» часть, которая не включена в экспозицию? И каков общий объем коллекции?
Коллекция музея и моя личная коллекция тождественны, они совпадают. На сегодняшний день в постоянной экспозиции музея около четырехсот полотен, в фондах — более шести тысяч произведений русской и советской живописи конца XIX — начала XXI века.
В середине 2000-х уже был всплеск интереса к искусству соцреализма. Насколько он интересен сегодняшней публике?
Позвольте уточнить. В конце 1990-х — начале 2000-х годов интерес появился, скорее, к работам, напоминавшим по своему содержанию, по сюжетам об ушедшей эпохе. К крепким произведениям в духе знаменитой картины Александра Герасимова «Сталин и Ворошилов на прогулке в Кремле», известной в народе как «Два вождя после дождя». В постоянной экспозиции было пять – семь произведений такого рода — заказные, исполненные в рамках академической традиции, мастеровито сделанные, но фальшивые по смыслу. Они были представлены, чтобы зритель увидел разительный контраст между настоящей реалистической живописью (пусть и выполненной в советское время) и этими ходульными, пошлыми, лживыми вещами. Сегодняшний интерес к живописи советского времени — это интерес именно к искусству, а не к приметам времени.
Если бы вы проводили экскурсию по музею, то на каких авторов обязательно обратили бы внимание гостей?
Можно сказать, что олицетворением музея являются художники сурового стиля, художники-шестидесятники. Очень важны произведения Виктора Иванова, Гелия Коржева, Виктора Попкова, Дмитрия Жилинского, Николая Андронова, Павла Никонова. У нас также есть прекрасные работы братьев Ткачевых, Валентина Сидорова, Игоря Попова, Вячеслава Забелина, Альберта Папикяна, Эдуарда Браговского, Ивана Сорокина.
Есть мастера владимирской школы. Довольно широко представлена ленинградская школа — Евсей Моисеенко, Андрей Мыльников. Нельзя не упомянуть Алексея Грицая и Александра Грицая, Вадима Дементьева, Михаила Изотова, Вячеслава Стекольщикова.
Словом, мы уделяем большое внимание авторам второй половины ХХ века. Однако без работ их учителей — Аркадия Пластова, Игоря Грабаря, Александра Герасимова, Исаака Бродского, Сергея Герасимова — представление о реалистической школе живописи не было бы полным.
Если говорить о наших современниках, то назову молодых авторов, чьи работы заслуживают внимания, — это Антон Стекольщиков, Егор Зайцев, Владимир Янаки.
Как происходит пополнение коллекции — с финансовой точки зрения: есть определенный бюджет, за рамки которого музей не выходит?
Задачи приобрести за год картин на определенную сумму нет. Всё зависит от предложения. Я лично принимаю решение — покупать или нет. Сейчас предложений стало больше. Это связано с кризисными явлениями. Люди готовы расставаться с вещами, которые не продали бы пять – десять лет назад. А в целом ситуация на рынке такая: цены, конечно, увеличиваются, но предлагается и продается или что-то совсем дешевое, или топовые вещи, это процента три от общей массы. Всё остальное находится без движения — так всегда происходит во время кризиса.
Фраза «из собрания Института русского реалистического искусства» — это хорошее дополнение к провенансу картины. Предлагают ли вам продать какие-то работы из собрания музея?
Такие предложения поступают, но произведения художников первого ряда из своей коллекции я принципиально не готов продавать. А работы, у которых нет шансов войти в постоянную экспозицию музея, сейчас — в силу спада покупательского спроса — нет смысла предлагать покупателям.
ИРРИ дважды представлял международные проекты. Что на ваш взгляд было интересно зарубежной аудитории?
Оба проекта были исключительно успешны и очень важны для нас. Зимой 2013–2014 года мы представили в Лондоне выставку «Soviet Art. Soviet Sport», и она стала откровением даже для профессионалов. Ведь в подавляющем большинстве зарубежная аудитория не подозревает о существовании такой живописи — высочайшего уровня и при этом не агитационной, не пропагандистской, поражающей жизнелюбием и энергией. В конце 2015 года в Риме мы показали выставку «Russia on the Road», кураторы которой с итальянской стороны хорошо знали советское искусство. Они делали выставки «Александр Дейнека» и «Социалистические реализмы». Совместно мы сформировали очень сильную подборку картин, и отклик был колоссальный: за два с небольшим месяца на выставку пришло около шестидесяти тысяч человек, появилось более ста пятидесяти публикаций. И простых зрителей, и профессионалов, как и в Лондоне, интересовала именно живопись, эмоциональный посыл. Ну и, конечно, их подкупала интернациональность темы — транспорт, дороги, освоение новых территорий, романтика путешествий.
С какими сложностями сталкивается сегодня частный музей?
К сожалению, частный музей с точки зрения законодательства и надзорных органов рассматривается как бизнес-структура, хотя мы официально зарегистрированы как частное учреждение культуры и не занимаемся деятельностью, предполагающей получение прибыли. При постоянно растущих затратах у музея нет никаких льгот, все коммунальные тарифы мы оплачиваем полностью. Возникают сложности по привлечению спонсорских взносов от частных лиц или организаций, которые готовы их сделать. Их сложно принять, большой процент съедают налоги. При этом государство по-прежнему воспринимает создание частного музея как попытку уйти от налогов. Об этом мы можем судить по той строгости, которая предъявляется к отчетности. Было бы здорово, если бы частные учреждения культуры уровняли в этом отношении с государственными музеями. Для нас, например, чрезвычайно важно принятие поправки об отмене таможенных пошлин при временном ввозе-вывозе экспонатов на выставки. Это довольно большие деньги, и мы бы с большей радостью вложили их в производство новых экспозиций, в новый свет, в качество архитектуры, в издательские и образовательные программы.
Как вы планируете развивать музей, допустим, на следующую пятилетку?
За предыдущие пять лет у нас однозначно получилось донести до аудитории музея понимание того, что русская реалистическая живопись советского периода это не пропаганда, которую кто-то и не готов называть искусством, а кто-то, даже называя искусством, относит к разряду каких-то идеологизированных плакатов. Мы видим, что люди даже разного уровня подготовленности понимают, что это — настоящее искусство, это наша история, наша жизнь, они чувствуют мастерство художников, видят художественные достоинства произведений.
Если говорить о планах, то я думаю, что для музея было бы очень интересно пополнить коллекцию работами мастеров первого ряда советской живописной школы 1930–40–50-х годов, таких как Александр Дейнека, Георгий Нисский, Юрий Пименов, программными произведениями мастеров, сформировавших основу нашей изобразительной культуры, которая дальше развивалась уже в 1960-е годы. Наша задача постоянно повышать качество наших проектов и основной экспозиции — и хотелось бы, с учетом возможностей наших площадей и месторасположения, выйти на уровень ста тысяч и более посетителей в год. Сейчас мы готовимся отпраздновать пятилетие и работаем над переэкспозицией всех трех этажей.
Планируете ли вы продолжать международные проекты?
Мы постоянно общаемся на эту тему с коллегами из зарубежных музеев, и, хотя планы не конкретизированы, основная интересующая нас идея — показать в рамках совместных инициатив общность подходов и жизненных интересов западных и наших художников, работавших в одно и то же время в 1950–70-е годы ХХ века. Их разделяли идеологические преграды, но творчество их развивалось параллельными путями. Не так давно в Мадриде в музее Тиссена-Борнемисы меня заинтересовала выставка «Реалисты Мадрида». Работы испанских художников перекликаются с работами наших художников, хотя, возможно, наши интереснее по глубине и охвату жизненной проблематики, а испанцы сильнее в художественном «ремесле». В те годы между художниками наших стран не было практически никакого общения, и тем не менее мастера из разных стран, носители разных культур, сочли для себя важным и нужным работать в реалистическом направлении.