Дирeктoр Гoсудaрствeннoгo музeя сoврeмeннoгo искусствa в грeчeскиx Сaлoникax Мaрия Цaнцaнoглу, пoжaлуй, eдинствeнный рукoвoдитeль eврoпeйскoй институции, свoбoднo гoвoрящий нa русскoм языкe. Впрочем, как и на итальянском (бабушка по матери была итальянкой), французском и английском. На вопрос, кем она себя чувствует — итальянкой или гречанкой, Мария отвечает: «Наполовину русской, наполовину гречанкой, но когда приезжаю в Италию — сразу просыпаются итальянские корни».
Много лет она руководит музеем, в основу которого легло собрание русского авангарда легендарного коллекционера Георгия Костаки. О том, откуда у нее появился интерес к языку и русскому авангарду, какие изменения происходят в крупнейшем греческом музее, Мария Цанцаноглу рассказала ARTANDHOUSES.
Откуда у вас страсть к русскому языку и искусству?
Когда я училась на втором курсе университета, я уже знала, что хочу заниматься модернизмом, но не знала, чем конкретно. Проходя однажды мимо книжного магазина в Салониках, увидела в витрине большую книгу с интересной обложкой, на которой было написано: «The George Costakis Collection». Это был 1985 год. Я зашла в магазин, чтобы спросить, что это такое, и, листая, увидела потрясающие работы. Это был каталог выставки из коллекции Костаки в Музее Гуггенхайма в 1981 году.
Никого из художников в альбоме я практически не знала, кроме Кандинского, Шагала и Малевича. Книга стала для меня как Библия, она открыла для меня новый мир. Я поняла, что этим очень интересно заниматься и начала учить русский язык — в Салониках были курсы.
Сначала я приехала в Москву на летние курсы в институте Пушкина, а затем решила писать диссертацию о русском футуризме и подала заявление в МГУ. Была уверена, что меня не возьмут, хотя была перестройка и всё выглядело очень оптимистично. Но всё-таки меня взяли, посчитав, наверное, что моя тема интересная. И я приехала в Москву, так как я получила стипендию.
Любовь Попова
«Живописная архитектоника»
1918
© SMCA-Costakis collection, Thessaloniki
Какой это был год?
Это был сентябрь 1988 года. Я приехала на летние курсы на полтора месяца, а случилось так, что осталась на четырнадцать лет.
То есть когда вы начали диссертацию, Георгий Костаки был еще жив. Вы познакомились?
Да, он был еще жив, но лично встретиться нам, к сожалению, не удалось. В 1989 году я хотела с ним встретиться, нашла контакты и позвонила. Мне назначили встречу, у него с дочерью Алики была галерея в Афинах, они работали с русскими современными художниками. Я приехала на встречу, но Георгий Дионисович плохо себя чувствовал и не мог присутствовать на встрече. Его дочь предлагала организовать встречу еще раз, но, увы, через полгода он умер.
Что самое удивительное вам приходилось слышать о Костаки?
Самое удивительное, что я слышала о нем, в том числе и от Алики, что сам Костаки был членом той комиссии, которая отбирала работы для России. Когда другие члены комиссии говорили, что эта работа не нужна, ему приходилось настаивать, чтобы ее оставили в России, так как только он понимал в то время их истинную ценность. Он говорил: «Я не могу эту работу взять, это очень важная работа, вы должны передумать и оставить это у себя!» Действительно, были очень хорошие произведения, например «Суд народа» Никритина или «Восстание» Редько, которые сейчас находятся в постоянной экспозиции Третьяковской галереи. Эти имена были тогда неизвестны, и для русских тоже они являлись не очень изученными художниками, но по настоянию Костаки их работы остались в России.
Коллекционер Георгий Костаки в своей квартире в Москве
photo Igor Palmin
© SMCA-Costakis collection, Thessaloniki
Да, коллекция была выдающейся…
Да. А недавно Василий Ракитин выпустил очень хорошую биографическую книгу о Костаки, где собрано много интересных историй. Кстати, он тоже входил в комиссию по отбору произведений для Третьяковки и знал очень хорошо и самого Костаки, и всю коллекцию. Он был блестящим специалистом по русскому авангарду. В книге собрано очень много воспоминаний о том, как Костаки разыскивал интересные работы.
Очень интересная история, например, как он встретился с художником Иваном Кудряшовым, который был супрематистом, а потом делал потрясающие «космические» работы. Когда он был маленьким, его отец, инженер, был помощником Циолковского, и он ходил с ним в мастерскую, видел, как папа делает макеты ракет, которые будут потом запускаться в космос. Кудряшов открыл направление «космизма» в изобразительном искусстве под влиянием этих воспоминаний о Циолковском и об отце. И Кудряшов не мог поверить, что есть человек, который интересуется работами, которые были сделаны в период с конца 1910-х до середины 1920-х годов. Он говорил Костаки, что лучше купить то, что он делает сейчас — натюрморты. Он рисовал так, как многие художники в то время, которые выжили и ушли от экспериментов. А потом он сказал, что может повторить те произведения, которые он делал в 1920-е годы, и сделать их даже еще лучше. Но Костаки ответил, что не надо делать «лучше», и купил те самые старые работы.
Еще была интересная история, как он нашел большую работу Любови Поповой, сделанную на фанере и прибитую к окну у племянника Поповой на даче. Племянник не отдавал работу, пока ему не предоставят замены этому куску фанеры, служащему ставней, — говорил, что небезопасно оставлять окно открытым.
Алексей Моргунов
«Стоящая фигура / Авиатор»
1912-1913
© SMCA-Costakis collection, Thessaloniki
Как коллекция оказалась в руках государства?
Государство купило собрание уже после смерти Костаки. Его условием было то, что коллекция должна быть продана целиком. Это было очень разумно — могла произойти катастрофа, если бы собрание разрозненно ушло с торгов. Еще при его жизни были предложения от разных музеев, но он не решался на продажу. Он любил эти работы так сильно, словно это были его дети.
После его смерти часть коллекции была показана первый раз в Греции. Это было в 1995 году в Афинах в Национальной галерее. Это была грандиозная выставка, которую до сих пор помнят. Все были очень сильно удивлены, многие не знали, что есть такой коллекционер, хотя он прожил в Греции много лет. Наследники стали искать возможности, чтобы коллекция осталась в Греции. Дочь Костаки Алики всегда была очень активна, всегда была рядом с отцом, и ей очень повезло — минкультуры заметило собрание и заинтересовалось им. Они начали переговоры о покупке всей коллекции, и в результате в 1998 году все произведения из Германии, где они хранились, были перевезены в Салоники.
Казимир Малевич
«Портрет»
1910
© SMCA-Costakis collection, Thessaloniki
Костаки всё-таки жил в Афинах. Почему собрание оказалось в Салониках?
За год до вышеописанных событий, в 1997 году, Салоники стали культурной столицей Европы. Было законодательно принято решение об открытии двух государственных музеев современного искусства в Греции: Национального музея современного искусства в Афинах и Государственного музея современного искусства в Салониках. Это довольно странно звучит, но почему-то всегда, когда есть две похожие государственные институции (музеи, театры и др.), то в Афинах это национальная, а в Салониках — государственная. Наверное, чтобы легче было отличить.
Так вот, в Салониках под новый музей было передано здание монастыря «Мони Лазаристон» и коллекция современного греческого искусства, а в Афинах еще не было даже пространства для музея. В столице очень долго искали место под музей, долго шло строительство, и только недавно открылся музей, и то наполовину. А в Салониках здание было готово: были запасники, инфраструктура. К тому же тогдашний министр культуры посчитал, что логичнее поместить коллекцию в Салониках, так как у города больше исторических связей со славянским миром. По этим двум причинам коллекция и была передана в этот музей. Для меня это было просто счастьем, чудом. Ведь я родом из Салоник и никогда в жизни не могла себе представить, что эта коллекция, про которую я столько знала, писала, которую исследовала, приедет в мой город, и я пойду туда работать!
Соломон Никритин
«Человек и облако»
1930
© SMCA-Costakis collection, Thessaloniki
Вы как раз вернулись туда из Москвы?
Я жила в Москве, но одновременно состояла в комиссии минкультуры Греции по передаче коллекции Георгия Костаки. Я следила за всем этим процессом, но когда музей открылся (в 1998 году) я еще работала в Москве, и мне предлагали приехать работать в музее главным хранителем коллекции. В минкультуры знали, что я занимаюсь русским авангардом, и искали такого человека. И мне понравилась эта идея. Мой муж Игорь согласился с моим решением, и мы вместе приехали в Салоники в начале 2002 года. В 2006 году освободился пост директора музея, и мне его предложили. С тех пор я занимаю эту должность.
Сейчас в музее происходят большие перемены — с прошлого года идет формирование нового музейного объединения. Какие музеи в него войдут?
Уже сейчас Музей фотографии является частью нашего музея. Это такой независимый департамент музея со своим директором и своей программой. То же касается другого нашего департамента — Центра современного искусства в порту, где также есть свой директор и самостоятельная программа. Но есть общий административный совет.
Теперь полностью поменяется название, и в объединение войдут частный Македонский музей современного искусства со значительной коллекцией американского послевоенного искусства, а также Музей Алекс Милона в Афинах со своей коллекцией скульптуры.
Моя институция станет Музеем модернизма с работами до 1960-х годов. В объединении будет и другой музей — современного искусства с работами с 1960-х до наших дней, куда перейдет и наше собрание этого периода.
Иван Клюн
«Сферическая композиция красного цвета (Красный свет)»
1923
© SMCA-Costakis collection, Thessaloniki
Кто возглавит объединение?
Совет музеев предлагает мне эту должность одновременно с должностью художественного директора Музея модернизма, но я, честно говоря, не хочу. Это будет очень большая административная нагрузка, огромная работа. Я, конечно, возглавлю объединение на какой-то срок, пока будет проводиться международный конкурс на соискание этой должности. Мне интереснее заниматься русским авангардом и продолжать работу с коллекцией Костаки, а сейчас восемьдесят процентов моей деятельности занимают административные дела. Мне это не очень близко к сердцу.
Знаменитая выставка documenta в этом году пройдет в Касселе и в Афинах. Слышала, что вы участвуете в ней с проектом…
В documenta нет параллельной программы, поэтому они будут поддерживать наш проект с точки зрения коммуникации. Мы организуем специальный день, когда гости открытия придут к нам с экскурсией.
Это будет в Музее Алекс Милона? И какая идея проекта?
Да, в этом музее. Это будет новая выставка российского художника, работающего в Берлине, Анатолия Журавлева. Его проект идет от коллекции Костаки — он покажет ее новым образом. Журавлев работает с фотографией и создаст тотальную инсталляцию с несколькими характерными работами авангарда из коллекции Костаки.
Илья Чашник
«Супрематический крест»
1923
© SMCA-Costakis collection, Thessaloniki
Пополняется ли коллекция вашего музея в последние годы?
Да, это происходит постоянно. Нам повезло: буквально несколько недель назад греческий коллекционер, архитектор Алекс Джонис, который живет в Париже, передал в дар коллекцию работ очень известной греко-американской художницы, работавшей со светом, — Хрисы. Пополняется и наша коллекция современного искусства.
Есть ли планы большого проекта с коллекцией Костаки в России?
Это моя мечта с 2014 года, когда мы с Третьяковской галереей планировали большую совместную выставку к 100-летию со дня рождения Костаки. Тогда же еще планировалось проведение года культуры Греция–Россия, и мы хотели делать показ в рамках года. Но в конце 2013-го было принято решение сдвинуть перекрестный год на 2016-й, и мы потеряли эту возможность. Я очень надеюсь, что в будущем мы сможем осуществить эту мечту.