Прaзднoвaть 200-лeтиe глaвнoгo русскoгo мaринистa и рoмaнтикa Ивaнa Aйвaзoвскoгo, кoтoрoe приxoдится нa 2017 гoд, нaчaли зaгoдя и с рaзмaxoм   — в Трeтьякoвскoй гaлeрee дo 20 нoября прoxoдит eгo выстaвкa, a   издaтeльствo «Слово» готовится презентовать книгу европейских экспертов Джанни Каффьеро и Ивана Самарина «Неизвестный Айвазовский».

ARTANDHOUSES поговорил с Иваном Самариным, признанным специалистом по русскому искусству и владельцем Russian Art Consultancy в   Лондоне, о том, какое место занимает Айвазовский в мировой художественной табели о рангах, как стать экспертом в живописи и какие перспективы у российского арт-рынка.

Название книги «Неизвестный Айвазовский» сразу вызывает вопрос: разве есть еще что-то неизвестное об этом художнике?

Принципиальное отличие нашей книги в том, что она основана на картинах из частных собраний, в основном западных. Много лет — с 1988-го по 1996-й   — я работал в русском отделе аукционного дома Sotheby’s и с конца 1990-х начал обобщать накопленный материал. Айвазовский всегда был самым дорогим художником на русских торгах, даже до 1990-х годов, когда на рынок еще не пришли русские покупатели. При этом у нас почти не было книг о нем на английском языке. Были только советские альбомы, но в них мало информации и плохие фотографии. С этим нужно было что-то делать. Первая наша с Джанни Каффьеро книга вышла в 2000 году сначала на английском языке, потом на турецком и немецком. Она называлась Seas, Cities and Dreams — «Моря, города и мечты». Четыре года назад вышло продолжение Light, Water and Sky — «Свет, вода и небо», куда вошло еще двести картин, которые, вероятно, известны посетителям аукционов, но не знакомы широкой публике. Сейчас наконец выходит русский вариант. Иллюстративный материал взят по большей части из второй книги, текст представляет собой микс из обеих. Читатель увидит много новых картин из частных собраний, турецких музеев — работы, которые в России не опубликованы и почти не известны.

Иван Айвазовский
«Бой в Хиосском проливе»
1848
Здесь и далее — работы из книги
Джанни Каффьеро, Ивана Самарина
«Неизвестный Айвазовский»

Из российских музеев совсем ничего нет?

Есть кое-что — «Девятый вал» и другие шедевры, без которых нельзя обойтись, рассказывая об Айвазовском, но их очень мало.

А текст содержит какие-то открытия для русскоязычного читателя?

Это рассказ о жизни Айвазовского, заметки о его технике, о подделках. В   Лондоне живет прапраправнук Айвазовского, и у него сохранились воспоминания внука художника, его дяди. В 1940-е годы они были опубликованы в Америке, но в России их не знают — единственная ксерокопия есть в одной московской библиотеке. Я видел эти воспоминания в первоначальном, рукописном виде — там много интересного и не слишком известного материала. Отрывки из этих воспоминаний включены в нашу книгу.

У антикваров есть шутка о том, что за свою жизнь Айвазовский написал шесть тысяч картин, на рынке замечено пятнадцать тысяч, из них десять тысяч с заключениями экспертов. Есть ли в этой шутке доля правды?

К сожалению, это факт — когда вещь становится дороже, чем материал, из   которого она сделана, появляются подделки. Айвазовский был популярен всегда и подделывать его начали еще при жизни. Моя задача как сотрудника аукционного дома и позже как консультанта всегда заключалась в том, чтобы отличить подлинник от подделки. На мой взгляд, это не трудно. У   Айвазовского есть своя манера, свой почерк, и если картина сохранилась в   более-менее хорошем состоянии, подлинную работу от подделки отличить довольно легко. Но, как я говорил, на Западе было очень мало материала о   нем и часто встречались старые копии его картин, которые на протяжении нескольких поколений считались подлинниками.

Есть ведь еще известный факт, что он подписывал работы своих учеников…

Это легенда. Иногда я слышу рассуждения перед какой-нибудь картиной, что корабль написан хорошо, а море не очень, это потому, что корабль написал Айвазовский, а всё остальное — какой-то ученик, но я думаю, что в действительности такого не было. Если вещь настоящая, она целиком сделана мастером.

Сейчас на рынке еще встречаются качественные работы, за которые стоит бороться коллекционерам?

Конечно. Он очень плодовитый художник. Я думаю, что сейчас через аукционные дома проходит очень мало подделок. Может, на каких-нибудь совсем мелких торгах в Америке или на интернет-аукционах они и встречаются, но на крупные аукционы попадают хорошие вещи.

Можно сказать, что подделок стало меньше, или вам, как эксперту, они попадаются часто?

Они всё еще есть на рынке просто потому, что владельцы их не уничтожают, но сейчас гораздо больше знаний. В Турции, например, очень любят Айвазовского, поскольку он много там работал и в XIX веке у них не было собственных художников такого уровня. Его считают своим. Так вот, в   Турции почти на каждой картине с изображением моря стоит подпись «Айвазовский». Но эти работы трудно даже назвать подделками, настолько грубо они сделаны. В начале 1990-х годов появлялись новодельные вещи — брали старый подрамник, старый холст, рисовали новую картину, но это тоже легко определить. И я думаю, такого больше не делают. Наоборот, сейчас гораздо чаще подделывают малоизвестные имена — художников, по   творчеству которых нет экспертов и у которых есть всего пара картин в   каком-нибудь провинциальном музее. Подделывать Айвазовского, Шишкина, Репина сейчас нет смысла.

«Битва за Бомарсунд»
1858

Если посмотреть на Айвазовского не в рамках локальной русской культуры, а в мировом контексте, какое место он занимает?

На мой взгляд, никто лучше него не изображал море. В этом он номер один в   мире. Он писал очень быстро, что удивляло очевидцев, с невероятной энергией. Море и небо — вот наиболее характерный для него сюжет. Он был весьма консервативным человеком — в мыслях, политических взглядах, в   отношении к искусству. Он прожил долгую жизнь — родился при Александре I, умер при Николае II, на его глазах происходило много перемен   — передвижники, первые революционные кружки, но он не менялся и упорно продолжал писать море и небо. Айвазовский — феномен в мировом искусстве XIX века.

В 1990-е его, так же как Шишкина и других классиков, покупали как художников «родной речи», знакомых по школьным учебникам. Сейчас интерес к ним у коллекционеров поутих?

В 1991 году я работал в Sotheby’s и помню, как на арт-рынок пришли русские клиенты — первые с 1917 года. Действительно, это поколение начинало коллекционировать Шишкина, Айвазовского, Репина, и это они подняли цены на этих художников. Следующее поколение русских покупателей больше интересовалось XX веком, авангардом, но Айвазовский был популярен всегда и не только в России, но во всех странах, где ему довелось жить и работать — в Турции, Греции, Армении, Италии. Написанные им европейские пейзажи интересны местным коллекционерам. Например, греки очень большие поклонники Айвазовского. Есть даже поговорка, что ни один греческий дом в Александрии (в Египте, где большое греческое сообщество) не обходится без пианино, ковра и Айвазовского. Арт-рынок вообще любит художников, оставивших большое наследие. Возьмите Брюллова или Врубеля — их живопись никогда не попадает на торги, никто не знает, сколько они стоят, и как бы вы ни хотели получить их в свою коллекцию, это невозможно. Но каждый год продается десять, пятнадцать, двадцать картин Айвазовского.

«Корабли, застигнутые бурей»
1860

В Итоне и Оксфорде вы изучали французскую и русскую литературу. Что привело вас к искусству?

В 1988 году Sotheby’s создавал русский отдел. Этим занимался Джон Стюарт. Однажды он позвонил мне и предложил ему помочь. Я всегда интересовался искусством и в школе даже занимался живописью, но не рассматривал это как профессию. Кроме того, я говорил по-русски и по-немецки — в то время это было важно, поскольку рынок икон во многом был связан с Германией. Словом, Джон убедил меня присоединиться к нему. Я   много раз рассказывал историю, как в первый день моей работы в Sotheby’s меня позвали к пожилой леди, которая принесла на аукцион икону. Я шел и   думал, какой провал меня ждет. Но поскольку я читаю по-русски, я смог разобрать надпись «Святой Николай» и за одно это был признан экспертом. Нужно понимать, что в то время еще не было интернета и было очень мало книг. Когда мы с Джоном во времена перестройки приезжали в советскую Россию, все, с кем мы хотели поговорить, — ученые, сотрудники музеев — боялись с нами встречаться. Чтобы позвонить кому-то, нужно было выйти на   улицу, зайти в кабину, вставить монетку. Это был сложный мир, но   и   очень захватывающий. Всё изменилось, когда в 1992 году русские клиенты стали приезжать в Лондон.

Вы никогда не работали в музеях с эталонными предметами. Как вы учились отличать подлинники от подделок?

Честно говоря, я не знаю, как учатся те, кто работает в музее. Но я работал в   аукционном доме и видел сотни картин каждый день. Какие-то были настоящими, другие поддельными, у некоторых не было подписи. Это лучший способ научиться разбираться в искусстве. Ты оказываешься полностью погружен в предмет. У меня есть школьный приятель, который стал профессором византийского искусства в Америке — заметьте, это высшая ступень академической системы. Однажды он признался мне, что ему очень нравятся иконы, но он с трудом отличит греческую икону от русской. Я же не перепутаю их никогда, даже с расстояния ста метров, даже если вы развернете от меня изображение. Я вижу разницу даже по тыльной стороне, потому что знаю, как стареет доска в Греции и как — в России. Это практическое знание, его невозможно получить из книг, оно приходит из   ощущений, запахов, взгляда. Иногда в музеях сотрудники, которые работают с картинами только из их коллекции, знают о существовании подделок, но не представляют себе, как они выглядят. Я абсолютно уверен, что для того, чтобы получить практические знания, нужно работать на арт-рынке.

«Айвазовский в Италии»
1840

Джон Стюарт помогал вам разбираться в русском искусстве?

Он был фантастическим учителем. С ним я понял то, что по-английски я бы назвал eye for quality, способность видеть качество предмета. Изначально в   человеке это или есть, или нет. Если вы обладаете им, то видите во всем — в одежде, обуви, еде. Расскажу вам еще одну историю времен самого начала моей работы в Sotheby’s. В аукционном доме есть отдел портретной миниатюры, который примечателен в том числе тем, что коллекция целого аукциона помещается в одной витрине. Однажды мы с коллегами рассматривали такую коллекцию, нас было четверо или пятеро, включая Джона Стюарта, и абсолютно все выделили одну и ту же миниатюру. Я тогда только начинал, и для меня было загадкой, что же такое они все видят, а я нет. Это то, чему со временем я научился, работая в Sotheby’s, — различать мастерство без подписи, без документальных подтверждений, вообще без какой-либо информации. Только качество самой живописи. Обычно в   атрибуции русского искусства XIX века помогает подпись художника. Но   возьмите рисунки старых мастеров — они не подписаны, и эксперт работает только с тем, что видит на листе бумаги. Это очень высокий уровень экспертизы. И это знание приходит из ежедневного изучения произведений искусства.

«Венеция»
1847

Вместе с Джоном Стюартом вы занимались организацией первой «русской недели» в Лондоне в 1995 году. Помните, как это было?

У Джона была идея рассказать о России западной публике. В 1995 году для Англии Россия всё еще была экзотикой. Русские приезжали в Лондон с   большими деньгами, тратили их на Бонд-стрит. Взгляды на Россию были полярными — очень негативными или, наоборот, позитивными и по большей части надуманными. Что знали о России? Балалайка, князья, балерины, снег, коммунисты, «империя зла», как говорил Рональд Рейган. Но Джон был горячо убежденным русофилом. Он получил представление о России от   поколения белых эмигрантов в Лондоне и Париже, видел богатейшую русскую культуру и хотел показать страну через искусство. Первая «русская неделя» включала насыщенную программу лекций. Мы пригласили специалистов из России и других стран — Дмитрия Сарабьянова, Валерия Дудакова, многих других. В каталоге, который нам удалось собрать, были иконы XVII века, советский фарфор и всё, что помещалось во временном промежутке между ними. Среди топ-лотов были фантастический Кустодиев, Айвазовский, живопись Брюллова, акварель Серова «Похищение Европы», Дейнека. Цены в 1995 году, разумеется, были гораздо ниже, чем сейчас, но каталог был одним из лучших. «Неделя» была очень успешной. Но в то время каждый русский аукцион был всё более и более успешным. В 1998 году произошел небольшой спад, но в 1999-м цены опять пошли вверх. Так продолжалось до 2008 года.

«Цыганский табор в Субашском лесу с видом на деревню Шейх-Мамай»
1880

На ваш взгляд, огромный интерес к русскому искусству, который был тогда, и высокие цены еще вернутся?

Это зависит только от экономики. До кризиса было гораздо больше покупателей, которые интересовались искусством в разных ценовых категориях. Находились покупатели на картины за пять тысяч долларов, пятьдесят, сто. После кризиса 2008 года не только в России, но везде в мире средний класс стал ощущать себя не настолько состоятельным, как раньше, и   это отсутствие ощущения стабильности привело к тому, что рынок в   среднем ценовом сегменте исчез. Состоятельные люди никуда не делись, и   поэтому самые высокие цены были достигнуты уже после кризиса. Новые мировые рекорды на арт-рынке после 2008 года были установлены несколько раз. Для русского рынка показательным был аукцион Christie’s два года назад, на котором среди двухсот с лишним лотов были портреты кисти Серова и Анненкова. Аукцион собрал двадцать миллионов фунтов, из них тринадцать приходилось только на две эти картины. Это уже не рынок, это борьба двух покупателей за исключительные работы. Русского искусства в   принципе мало, но Россия — очень культурная страна, где искусство любят и всегда его собирали. Эта тенденция, я уверен, продолжится. И если у вас есть деньги, сейчас как раз тот момент, когда нужно покупать.

«Восточная сцена (Кофейня у мечети Ортакёй в Константинополе»
1846

Но для этого нужно, чтобы было что покупать. На рынке есть интересные предложения?

Конечно, сейчас сложный психологический момент, и те, кто покупал работы перед кризисом, не хотят их продавать из-за упавших цен. Тем не менее существует закон трех D: death, divorce, debt — смерть, развод и долги, которые заставляют людей выставлять предметы на продажу. На последних аукционах Sotheby’s и Christie’s были очень умно составлены каталоги. Там не было большого количества шедевров, но все-таки были интересные новые лоты и цены были очень умеренными. Это отразилось на результатах. При низкой оценке люди не могут не реагировать.

У вас есть собственная коллекция?

Я очень люблю графику, много лет ей занимаюсь и, конечно, у меня есть вещи, на которые я уже не смотрю с точки зрения бизнеса и не хочу с ними расставаться. Но у меня нет коллекционерской болезни. Мои предпочтения   — это «Мир искусства», Добужинский, Бенуа, Сомов, Григорьев. Я люблю русскую линию начала ХХ века.

Вы хорошо говорите по-русски и наполовину русский по крови. Вы себя чувствуете русским?

В Лондоне — да. А в Москве ко мне всегда обращаются «мистер».