Oдин из пeрвыx кoллeкциoнeрoв, кaтaлoгизирoвaвшиx свoe сoбрaниe (издaниe «Свoй круг. Xудoжники-нoнкoнфoрмисты в сoбрaнии Aлeксaндрa Крoникa» вышлo в 2010 гoду), рaсскaзaл ARTANDHOUSES o тoм, кaк вaжнo раскинуть коллекционерские «сети», чтобы выловить нужные для собрания произведения, о риске при приобретениях работ ушедших художников и важности деталей в собирательстве.
С момента выхода каталога-резоне вашей коллекции «Свой круг» прошло семь лет. Насколько увеличилась ваша коллекция за эти годы? Появились в ней новые имена?
Коллекция — живой организм, который постоянно развивается. Есть работы, которые пришли в собрание, а есть те, с которыми расстался. И это правильно, я считаю. Любое движение всегда интересно. В количественном отношении коллекция изменилась незначительно: что-то я подарил, что-то получил в подарок, что-то продал, а что-то купил. И, конечно, были обмены. На стенах появились два новых для меня художника — Ольга Чернышева и Егор Остров.
То есть даже те вещи, которые были каталогизированы, тоже подверглись ротации?
Да. Многое добавилось, а незначительное количество ушло, буквально единицы. За эти годы может быть около десяти работ.
Когда вы имеете такую обширную коллекцию, наверняка возникают сложности с ее размещением. Где вы храните работы, которые «не входят в экспозицию»? Как часто вы ее меняете?
Всё здесь хранится, дома. Пойдемте, покажу (проводит в комнату, где оборудованы стеллажи и антресоль со шкафом для неоформленной в рамы графики). Остальное, как видите, на стенах и полках.
Развеску картин и расстановку скульптур я иногда меняю, хотя в последние годы редко и незначительно — экспозиция в нашей квартире уже устоялась. Я живу, как видите, в окружении любимых картин и скульптур и вижу их постоянно: в разное время дня, при разном свете и в разном настроении — воспринимаю их осознанно и подсознательно.
С одной стороны, это дает возможность серьезно углубиться в произведение и продвинуться в понимании художника. С другой — иногда твой глаз как бы замыливается, и ты не замечаешь очевидного. Порой случаются совершенно неожиданные вещи. Однажды вечером, вдруг, ты почему-то берешь какую-то работу, которая много лет висела где-то в углу или в комнате, в которую редко кто-то заходит, и, перевесив ее на новое «видное» место, думаешь: как же так, почему она столько лет была не здесь, вот же ее место!
Когда приобретаешь новую работу, которая очень нравится, ее, конечно, хочется всё время видеть, поэтому иногда она «сдвигает» какую-то картину со стены, и та уходит в запасник. Например, вот новое поступление — «Портрет с цветком» Олега Целкова 1970 года. Картина сразу идеально вписалась в нишу, как будто созданную для нее. Раньше у меня был только офорт Целкова, который Олег подарил мне в 1997 году, когда мы познакомились во Франции. А мне давно хотелось иметь его раннюю станковую работу. И два года назад мне удалось ее купить у знакомого коллекционера. Смотрите, как она «разговаривает» в экспозиции с работой «Космическое яйцо» 1965 года Юло Соостера. Эти два художника были друзьями, и «Портрет с цветком» написан Олегом в год смерти Юло, на его обороте Целков написал «Памяти Юло Соостера, умершего 25 октября 1970 года».
Вы начинали коллекцию с работ современников. Более ранние работы вас никогда не интересовали? Периода авангарда, например?
Интересовали, но не в плане приобретения. Это было малодоступно и потому в коллекционерском смысле мне не интересно. Я не смог бы собрать значительную коллекцию авангардистов. Время собирать такую коллекцию досталось гениальному Георгию Костаки. А в 1980-е годы, да и до сих пор, мне были интересны те, кого называют московскими нонконформистами.
Мое коллекционирование началось случайно, с работ друзей-художников, которые меня окружали, и я долго не признавался сам себе, вернее, не осознавал, что я коллекционер. Просто вот, например, Дима Плавинский подарил мне офорт, а я нашел, где его окантовать, сделать паспарту. (В 1980-е даже это было сложно — только в ЦДХ и была багетная мастерская!) Потом повесил на стену и живу с ним. О коллекционировании в первые годы собирательства я даже не думал. Помню, впервые услышав от Марии Плавинской, что она считает меня коллекционером, я очень удивился. Но потом осознал этот факт. В те годы, как, впрочем, и сейчас, что-то мне дарили художники, что-то я покупал, но это происходило спонтанно, без всякого плана, я даже не мог представить себе во что это в результате выльется. И только работа над книгой «Свой круг» помогла мне самому серьезно разобраться во всем собранном материале. А это не только масло, графика и объекты, это еще фотографии, архив и специальная литература.
В вашем собрании исключительно российские художники именно из-за этого?
Да. И хотя, когда я жил в Израиле, мне нравились какие-то местные художники, я никогда не покупал их работы, не хотел. Даже если что-то очень нравилось, я понимал, что у меня так много работ своих любимых друзей-художников, что я и их-то не могу все развесить в своей квартире. Зачем усложнять и без того непростую задачу?
Нравится вам молодое поколение российских художников?
Да, иногда очень нравится. Из сравнительно молодых недавно я открыл для себя Егора Острова. Он питерский художник, потомственный — в третьем поколении, участвовал в Академии Тимура Новикова. Сейчас Егор живет в Москве, но он такой человек-затворник, и, к сожалению, его выставки проходят редко. У меня есть несколько его прекрасных работ, но они не относятся к коллекции нонконформистов — это уже другая история.
Я не был особым поклонником российского регионального творчества, но неожиданно мне очень понравилось триеннале в музее «Гараж» — и отдельные художники, и вся экспозиция в целом, очень живая, интересная и осмысленная. Мне кажется, что это стало событием огромной важности для российских художников.
Что для вас является более ценным — счастье обладания определенной вещью или азарт поиска?
У меня никогда не было какого-то особенного азарта поиска — всё, что было нужно, рано или поздно само ко мне приходило. Вот, например, я много лет искал картину Владимира Пятницкого. Причем, у меня давно было несколько рисунков Пятницкого и гуашь, но хотелось иметь картину маслом. Он художник редкий, не рыночный. И вдруг на одном из маленьких французских аукционов моя парижская подруга заметила какую-то русскую картину с неизвестной ей подписью, как-то почувствовала, что эта вещь может меня заинтересовать, и позвонила мне. Оказалось, что это полноценное масло Пятницкого 1960-х годов! Именно такую работу я многие годы искал и не мог найти.
Так это и происходит, когда коллекционер раскидывает свои «сети», но не паучьи, а, скорее, рыбачьи, как в сказке о рыбаке и рыбке, — среди друзей, знакомых, художников, а иногда и совсем случайных людей. Меня, пожалуй, больше прельщает не азарт поиска, а удовольствие, получаемое от приобретенной работы, от того, как она преображается после реставрации и хорошего обрамления, когда находит свое место в моем доме. Вообще, я не тот коллекционер, который стремится заполнить какие-то лакуны в коллекции, у меня всё-таки это более спонтанно получается — мое или не мое.
Подделки вам попадались?
Был один такой случай. Накололся после смерти Зверева, когда где-то в конце 1980-х пошел поток подделок.
Но вы же хорошо знали его творчество, дружили с ним.
Да, хорошо знал, но вот всё же… Эти работы в 1988 примерно году прибыли из Питера с легендой, что они сделаны Зверевым на даче у друзей. У меня все-таки возникли сомнения, да и цена тогда уже была значительной, и я обратился за советом к двум художникам, много лет близко дружившим с Анатолием Тимофеевичем. Не буду называть их имен, они очень известные. Оба, посмотрев работы, без всяких сомнений сказали: «Да, это рука Зверева!» Я их купил.
Потом поток пошел, и когда этих картин стало много, в их совокупности стало очевидно, что это фальшаки. Пришлось более жестко разговаривать с питерскими ребятами, которые якобы по дачам собирали Зверева, и они признались в своём мошенничестве.
Понимаете, и у меня, и у этих двух маститых художников, возникла тогда не столько оптическая, сколько психологическая иллюзия. Как это выглядело в конце 1980-х? Вот еще вчера Зверев тусовался здесь, рядом, можно было просто пригласить его в гости, поговорить, водки выпить, предложить ему краски и кисти, и он нарисует вам несколько работ. А в 1988-м, вскоре после его смерти, мы ментально были не готовы встретиться с его подделками. У меня в ту пору еще не было достаточной насмотренности, опыта. В музеях картин этих художников и близко не было, выставки были редки, коллекционеров очень мало. Сегодня я бы сразу увидел, что те «зверевские» работы — просто фальшаки.
В последние годы со мной часто консультируются разные аукционы и коллекционеры. Мне часто делают какие-то предложения, присылают фотографии. У меня в компьютере теперь есть отдельные папки: «Фальшаки Зверева», «Фальшаки Яковлева»… Накопился опыт, появилась насмотренность. Профессиональных специалистов по творчеству нонконформистов и сейчас мало, а в те годы не было вообще. Не было, и практически нет до сих пор, компетентной, нормальной экспертизы художников этого круга. За исключением Третьяковки, где есть такой эксперт и специалист.
И куда делись те подделки?
Рассосались потом.
В каком смысле рассосались? Были проданы? Подарены?
Было четыре работы маслом на оргалите. Три украли перед моим отъездом в Израиль из снимаемой мной квартиры. А четвертую, еще не зная, что это фальшак, я поменял с моим знакомым. Когда впоследствии я встретил этого человека и, предложив обратный обмен, рассказал ему правду, он ответил: «Да, ничего страшного, я эту работу уже давно и дорого продал». И, к моему огромному сожалению, получилось, что через меня эта подделка тогда ушла. Ненавижу подделки! Вот такой урок был на заре моего коллекционирования.
Часто у вас просят работы на выставки?
Когда галерея или музей просят работы, я никогда не отказываю. Жалко иногда, конечно, когда работа уходит из дома, но зато когда возвращается, то она как-то по-новому смотрится и воспринимается. И, конечно, совсем по-новому ты видишь ее в экспозиции выставки, в стенах музея, и это очень интересно.
Каким вы видите будущее своей коллекции?
Не могу знать. Скорее всего, моя коллекция со временем растворится в других собраниях. Но после издания книги «Свой круг», где опубликованы собранные мной работы и архив, я считаю, что основная общественная миссия коллекции, если таковая существует, уже исполнена.
Какой-то совет можете дать начинающим коллекционерам?
Я уже говорил, что сам я коллекционер спонтанный. Я им и не собирался становиться. В свое время я начитался книжек про французских импрессионистов и вдруг осознал, что прямо сейчас рядом со мной живут и работают прекрасные и удивительные художники. Я стал искать и сразу нашел этих художников, а они помогли мне развить интерес к искусству и вкус. Сложилась коллекция. Очень важным этапом оказалась книга «Свой круг», над которой я работал очень много сам, кропотливо и долго, около пяти лет. Эта работа помогла мне систематизировать собственное собрание, более осознанно подойти и к собранному материалу, и к более глубокому пониманию давно уже любимых художников, а также сделать некоторые открытия в исследуемой области. А вообще-то мой архив начинался когда-то со статьи об Анатолии Звереве, вырезанной из «Огонька», и статьи о Вячеславе Сысоеве, вырезанной из «Московских новостей».
Я говорю всё это к тому, что начинающему коллекционеру я посоветовал бы как можно более глубоко вникать в детали, подробности времени и обстоятельств создания собираемых им предметов. И тщательно изучать провенанс.
Есть ли планы на дальнейшее издание книг о вашей коллекции?
Да, я думаю сделать небольшую книгу о графике Оскара Рабина. В книге «Свой круг» работы Рабина подробно прокомментированы мной в каталожном разделе. Я несколько раз ездил к нему в Париж с фотографиями его рисунков из моего собрания, и он вместе со своей ныне покойной женой Валентиной Кропивницкой рассказывал об этих конкретных работах. Окончательный текст я еще раз с ними сверил.
Когда в 2013 году мы с Ольгой Свибловой готовили выставку Оскара Рабина в МАММ, мы никак не успевали сделать каталог. И теперь мне представляется интересным всё же издать такую книгу.
А кто всё же для вас любимый художник в собрании?
Конечно, всё относительно, и всё меняется со временем, но всё же… Вот человек, который оказал самое большое влияние на меня как на личность, — это Зверев. А любимый художник, наверное, всё-таки Яковлев. И еще Зверев, Плавинский и Краснопевцев. И все остальные…