В Фoндe культуры «Eкaтeринa» 28 янвaря зaкoнчилaсь oднa из лучшиx выстaвoк ушeдшeгo гoдa «Дoм с привидeниями». Этa экспoзиция — трeтья чaсть масштабного семичастного проекта «Удел человеческий», стартовавшего два года назад. ARTANDHOUSES встретился с его идеологом и куратором Виктором Мизиано, основателем и главным редактором «Художественного журнала», одним из самых известных российских кураторов в мире, и расспросил о постгуманизме, эстетике взаимодействия, художниках конца прошлого века и нюансах кураторской работы.

Как начинался такой большой семилетний проект?

Как и мой прошлый большой проект «Прогрессивная ностальгия», который проходил одновременно в четырех европейских музеях, «Удел человеческий» — сложный организм из семи сессий, проект с большими выставками и дополнительной программой симпозиумов, мастер-классов, лекций, дискуссий — тоже сложился ситуативно. Дело в том, что изначально это было предложение Еврейского музея подготовить для них некий проект. Учитывая, что у них небольшая выставочная площадка, — а они хотели чего-то масштабного и с акцентом всё-таки на публичную программу — естественным образом выстроилась такая многоэтапная конструкция, растянутая во времени. А проблематику ее можно маркировать таким модным сейчас в академическом мире термином, как «антропологический поворот», то есть поворот к фигуре человека, поворот к проблематике гуманизма или, точнее, постгуманизма. Хотя, когда мы начинали обсуждение, это было еще не модным, но очень востребованным в интеллектуальном мире понятием.

А само название «Удел человеческий» было подсказано книжкой Ханны Аренд, которая неплохо коррелировала с Еврейским музеем. Потом Еврейский музей несколько отошел в сторону, на авансцену вышел Государственный центр современного искусства (ГЦСИ), который привлек к этой истории Московский музей современного искусства (ММСИ).

Как вы считаете, насколько такая продолжительность хороша для восприятия зрителем? Сможет ли он уловить связь и последовательность задуманного?

Вы знаете, на этой выставке ГЦСИ собрал очень интересных людей, которые взяли на себя функции медиаторов. Надо сказать, что те, кто были на этих экскурсиях, причем подчас зрители очень искушенные – художники, музейщики и дилеры, делились самыми доброжелательными и позитивными впечатлениями об этих экскурсиях. И последний раз, когда я до нашей с вами встречи здесь побывал неделю назад, то слышал, как один из медиаторов вел экскурсию. Это молодая, очень приятная дама, культуролог из Минска, которая приезжает, в частности, в Москву, чтобы водить экскурсии. И, как выяснилось, она видела все предыдущие выставки, этот ансамбль, сложившийся из трех выставок, себе отчетливо представляет и с интересом за ним следит. Так что люди, которые это держат в сознании, есть.

С другой стороны, конечно, вы правы, что многие посетители этих выставок в силу различных обстоятельств знакомятся только с одной из выставок или с двумя. Или даже посетив третью выставку могут и не сообразить, что она связана с первой, которую они тоже видели. Но именно поэтому я отношусь к каждой выставке как к какому-то самостоятельному событию. И они очень отличаются по составу, по драматургии. То есть если первая выставка была как цельная инсталляция, то для второй уже сам характер пространства ММСИ в Ермолаевском переулке продиктовал совершенно другой подход.

Чжэнь Цзежэнь,
«Фабрика», 2013. Выставка «Дом с привидениями»Чжэнь Цзежэнь,
«Фабрика», 2013. Выставка «Дом с привидениями»Аслан Гайсумов,
«People of No Consequence», 2016. Выставка «Дом с привидениями»Браха Л. Эттингер,
«Под водой: Плач Эвридики», 2014. Выставка «Дом с привидениями»

Во всех трех выставках российских художников —единицы. Это ваша кураторская позиция или проблематика постгуманизма русских художников не волнует?

У меня совершенно нет никакой программной установки на невключение русских художников. В каждой выставке они были. На первой выставке два художника могут быть вполне расценены как авторы, имеющие отношение к отечественному искусству. Хотя в одном случае это Вадим Фишкин, который уже много лет не живет в России, но вернуть его на родную землю, в родной художественный контекст, напомнить о нем мне всегда казалось очень важным. Потому что это замечательный художник из поколения 1990-х, которым мы вполне можем гордиться. Особенно сейчас, когда это поколение уже стоит на грани того, чтобы стать старшим поколением, и когда уже понятно, что какие-то «звезды» отцвели, какие-то не выдержали проверку временем, какие-то работают сегодня не на той высоте, что была у них когда-то. Ну и Алмагуль Менлибаева. Хоть она и художник Казахстана, но художник русскоязычный, ее многое связывает с нашим контекстом.

На второй выставке — да, был только Николай Олейников, и я готов даже принять этот упрек. На текущей выставке два российских художника из семнадцати, но это вполне достойная пропорция.

Когда готовлю выставки, я думаю о каком-то правильном ее драматургическом организме, о произведениях, которые мне помогут выразить какую-то мысль. И вот так складывается, что действительно подчас какие-то художники зарубежной сцены помогают мне реализовать проект больше, чем русские. Но мне это кажется правильным. Любая проблемная тематическая выставка, если она обращена к таким универсальным темам, как тема человека и разных проявлений человеческого, должна быть пестрой по составу.

Леонид Тишков, «Умань», 2016. Выставка «Дом с привидениями»Леонид Тишков, «Умань», 2016. Выставка «Дом с привидениями»Мирослав Балка, «Common Ground», 2013-2016. Выставка «Дом с привидениями»Леонид Тишков, «Умань», 2016. Выставка «Дом с привидениями»

А какие-то новые художественные «звезды» для вас зажигаются?

Например, в этой выставке участвует Аслан Гайсумов. Кстати, он был первым, кого я пригласил к участию и с кем ее обсуждал. Сейчас мы можем сказать, что это, конечно, один из самых успешных художников — он стал номинантом Премии Кандинского, умудрился поучаствовать, кажется, в семидесяти выставках в прошлом году. Что для молодого художника что-то совершенно невероятное. Благо, у него много видео, так что эти работы могут параллельно экспонироваться в разных местах. И это, конечно, признак большого признания и, с моей точки зрения, совершенно оправданного.

Так что, думаю, и в дальнейшей перспективе мне было бы интересно работать и с молодыми художниками. Хотя есть какие-то неизбывные, поколенческие вещи. И мне всё-таки легче работать с художниками моего поколения или старше. Я их лучше понимаю. У меня с ними больше опыта общения и сотрудничества, больше опыта наблюдения за их творчеством. А в кураторстве это очень важно. Во всяком случае в том типе кураторства, который я исповедую.

Неманья Цвиянович,
«Монумент памяти идеи Интернационала», 2010. Выставка «Дом с привидениями»Адриан Пачи,
«Per Speculum», 2006. Выставка «Дом с привидениями»Катрина Нейбурга,
«Память вещей», 2012. Выставка «Дом с привидениями»Катрина Нейбурга,
«Память вещей», 2012. Выставка «Дом с привидениями»

Расскажите, пожалуйста, о вашем типе кураторства. Что он в себя включает, кроме личных отношений с художниками? Какая зона ответственности?

Что касается зоны ответственности, то я ничего в кураторство не внес. Я действительно несу ответственность за концепцию выставки, за ее драматургию, за состав участников, за объяснительные тексты, каталог, если он предполагается… Здесь как раз нет ничего персонально-авторского.

Но если говорить о моей персональной особенности, то здесь, во-первых, важно то, что я куратор 1990-х годов. То есть я куратор, который вошел в художественную ситуацию в период, ознаменованный коммуникационной эстетикой, социальной эстетикой, тем, что вот французский мой коллега Николя Буррио назвал «эстетикой взаимодействия». Кстати, его текст, где он ввел этот ставший уже абсолютно интернациональным термин, как раз был мной переведен в одном из первых номеров «Художественного журнала».

Речь шла о художниках, которые работают не столько с созданием каких-то стационарных объектов, сколько с созданием каких-то ситуаций, художниках, у которых элемент перформативного был в большой степени представлен в творчестве. И это действительно тенденция, которая была очень присуща девяностым, в меньшей степени — двухтысячным. Всё это заставило кураторов мыслить не выставкой как коллажем неких отобранных и проэкспонированных произведений, а поставило перед ними задачу создания неких ситуаций, в которых художники могли бы, следуя той или другой идее, которую куратор разрабатывает, опираясь на те или другие правила поведения и условия работы, которые куратор предлагает, осуществлять в некоем пространстве работы, которые предполагают определенную длительность. В сущности, куратор, который имеет дело с такого рода искусством, фактически идентичен фигуре режиссера. Поэтому и возникает необходимость знать художника лично, чтобы была какая-то эмоциональная, человеческая синергия.

Клаудио Пармиджани,
«Без названия», 2017. Выставка «Дом с привидениями»Жоана Хаджитомас и Халил Жореж,
«180 секунд непреходящих образов», 2006. Выставка «Дом с привидениями»Роберт Кушмировский,
«Träumgutstrasse», 2014. Выставка «Дом с привидениями»Роберт Кушмировский,
«Träumgutstrasse», 2014. Выставка «Дом с привидениями»

Вы не упомянули про выставочный дизайн и архитектуру. Должен ли куратор следить за этим?

Моя личная позиция такова, что да, куратор должен брать на себя ответственность и за экспонирование. Это кураторство, это часть кураторской компетенции.

Существуют, конечно же, ситуации, когда помощь архитектора очень важна, потому что я, например, не в состоянии рассчитать «сопротивление материала» того или иного, из которого сделаны стенки, щиты, какие тросы нужны и т.   д. Но видение пространства и выставочного организма — часть моей работы.

Параллельно сейчас над чем-то работаете?

Ну, во-первых, я должен уже готовить следующие выставки цикла «Удел человеческий». Это серьезные выставки и очень большая работа. Во-вторых, у меня есть несколько интересных приглашений помочь друзьям-художникам сделать персональные выставки. Это и выставка Вадима Фишкина в Московском музее современного искусства в 2020 году, и выставка в Москве другого моего старого друга, эстонского художника Яна Тоомика уже в следующем.

И будет еще выставка итальянского автора Джанлуки Капоцци в музее Неаполя.