Двaдцaть сeдьмoгo сeнтября стaртуeт пeрвaя чaсть выстaвoчнoгo прoeктa «Мoдeрнизм бeз мaнифeстa. Сoбрaниe Рoмaнa Бaбичeвa». Цeлый этaж из двeнaдцaти зaлoв Мoскoвскoгo музeя сoврeмeннoгo искусствa на Петровке будет отведен живописи, графике и скульптуре 1910–1970-х годов. Вторая часть откроется следом, 28 ноября, и представит более глубокое погружение в тему. Роман Бабичев приравнял искусство к собственной жизни, создав для обширной коллекции настоящий музей, в котором и обитает. Анфилада комнат, шпалерная развеска полотен на стенах, как некогда было у Сергея Щукина, плафонная живопись даже на потолке, элегантная мебельная обстановка времен ар-деко — таков интерьер, в котором удалось побывать ARTANDHOUSES и, наблюдая процесс подготовки пятитомного издания каталога коллекции, поговорить с хозяином, почти никогда ранее не дававшим интервью, о том, как складывалось его уникальное собрание.
Что здесь из недавних поступлений?
Вот, рельеф «Персидская охота» Ивана Ефимова для фриза «Народности мира» во Дворце Советов, 1940-е годы. Дворец Советов, как вы знаете, не был построен, поэтому здесь этот рельеф воспринимается как самостоятельная и тонкая вещь.
Иван Ефимов
Рельеф «Персидская охота» для фриза «Народности мира» во Дворце Советов
1940-е
Вещи из вашего собрания многократно участвовали в проектах главных музеев страны, прежде всего связанных с возвращением имен в культурный и научный оборот. Некоторые из художников у вас представлены монографически. Почему раньше вы не показывали коллекцию целиком?
Долго готовился. Коллекция должна была обрести цельность, стать последовательным и наполненным повествованием о русском искусстве в драматическом ХХ веке. После приглашения музея оказалось, что выставка совпадает с юбилеями — моим и коллекции. Ей в этом году двадцать пять лет.
«Модернизм без манифеста», вынесенное в заголовок, — определение, лишь отчасти объясняющее концепцию, интонацию, содержание коллекции, которое, предполагаю, много шире.
Вокруг проекта собралась замечательная компания авторов статей и кураторов проекта — Надя Плунгян, Александра Селиванова, Валентин Дьяконов, Мария Силина, Александра Струкова и Ольга Давыдова. Название предложил Дьяконов. Этим проектом мы вступаем в полемику с принятым у нас взглядом на историю русского искусства ХХ века, включающим в себя только две фазы — авангард и соцреализм. Я же всегда разделял точку зрения западного искусствоведения, что русский авангард лишь одна из составляющих движения модернизма. Могу признаться: мне всегда нравилась модернистская живопись. Основной блок собрания состоит из произведений художников андеграунда 1930-х годов, не принявших соцреализм, отказавшихся встраиваться в мейнстрим, работавших для чистого искусства, — Шевченко, Барто, Истомина, Фонвизина, Тышлера, Лабаса, Удальцовой, Ермиловой-Платовой и других. Их исключали из Союза художников, работы не брали на выставки. Для кого-то это неприятие закончилось трагически. Критик Осип Бескин в своем труде «Формализм в живописи» 1933 года поносил этих «супрематистов и бессюжетников» за «индивидуалистическую замкнутость, оторванность от нашей действительности, мелкобуржуазное “гениальничание” и чванство, наплевательское отношение к гигантским историческим процессам нашей социалистической стройки».
Вот, кстати, я вижу пейзаж Надежды Удальцовой.
Да, 1933 год. Провенанс безукоризненный, вещь ранее была у коллекционеров Арама Абрамяна, Валерия Дудакова, дважды опубликована. Но почти все, кто видит работу, говорят одно: «Какой чудный Древин!» Возможно, вопрос авторства заслуживает более детального исследования. Известно, чтобы спасти наследие арестованного Древина, Удальцова подписала часть работ супруга своим именем. С другой стороны, в тот период манеры этих художников были довольно близки.
Н. А. Удальцова
«Старый Норк»
1933
Отчего же в коллекции, где есть работы, относящиеся к символизму, модерну, творчеству членов «Союза русских художников», иными словами, ко времени зарождения авангарда, канонический авангард почти отсутствует?
Ну почему же, есть вещи членов и экспонентов «Бубнового валета» — Аристарха Лентулова, Николая Кузнецова, Анатолия Микули; живопись и графика учеников Малевича — Веры Ермолаевой, Константина Рождественского, Эдуарда Криммера и других; футуристический скульптурный портрет Брюсова работы Нины Нисс-Гольдман; «Инвалид» Суворова, единственного скульптора из филоновских «Мастеров аналитического искусства». Это направление в собрании представлено, но упор был сделан на другое. Думаю, если бы я уделил главное внимание авангарду, такой полной и содержательной коллекции уже бы не сложилось. Работ в свободном обращении было очень мало, особенно после Георгия Костаки. Да и таких финансовых возможностей, как у некоторых других коллекционеров, собиравших авангард, у меня не было.
А на Лентулова в начале вашего собирательства суммы были еще подъемные?
Абсолютно. В 1993 году на аукционе «Альфа Арт» Шишкин, правда не очень большой, сантиметров под семьдесят, стоил $3600, поздний Татлин — $10 тыс. Лентулов тоже был не дорог. Когда я попал в дом к дочери художника, Марианна Аристарховна откуда-то из-под тумбочки достала две работы, свернутые в рулончик, — «Красный платок» 1910 года, он был на выставке «Бубнового валета» в 1913-м, и «Портрет двух девочек», вещь 1911 года. «Роман Данилович, — говорит, — вот Шустер больше одной тысячи долларов не платит. Хочу его проучить. Дайте за “Красный платок” три тысячи, а за девочек хоть триста». Я тут же согласился. Мне повезло. Увез.
В семь утра звонок. Марианна Аристарховна. Сердце в пятки. Со страхом жду фразы: «Верните, я передумала». — «Роман Данилович, вы мне мало заплатили. Всё-таки за девочек хочу еще две бумажки по сто». — «Сейчас приеду». Не умываясь, прыгаю в машину, везу ей двести долларов. Правда, уже подписывая вещи после реставрации, она вздыхала: «Да, дешево отдала». Она была замечательная. Она занималась наследием, как и ее внук Федор, кстати, один из организаторов нынешней выставки Лентулова в Театральном музее имени Бахрушина.
А. В. Лентулов
«Красный платок», 1910 | «Портрет двух девушек»
Роман Данилович, вы автодидакт? Скажите, как человеку из совсем другой профессии и семьи, где никогда не собирали искусство, удалось настолько развить глаз и так глубоко войти в материал?
Я был пытливым и увлекающимся мальчиком, с детства меня интересовали астрономия, геология, археология, занимался нумизматикой, фотографией, химией. Побеждал на олимпиадах, хотел быть физиком, поступал в МИФИ, но недобрал баллов. Получил профессию экономиста. Когда приехал в Москву (родился я в Сибири, а школу окончил в Луганске), на меня свалились новые радости: театры, музеи, выставки.
Но если в музеях показывали сплошной соцреализм, то в павильоне «Пчеловодство» на ВДНХ в 1975 году я увидел совершенно другое искусство, непохожее на официальное. Появилось вполне юношеское желание узнавать об этом как можно больше, более того — с этим жить. Мечта сбылась через двадцать лет, когда я уже работал в совместном российско-западногерманском предприятии.
А глаз, он не сразу развился. Вначале я был абсолютно чистым листом. Коллекционирование для меня в первую очередь познание, погружение в материал. Литература, музеи, выставки. Перебирая по сто раз работы Лентулова, изучаешь его искусство визуально, тактильно, чуть ли не по запаху. И уже никто тебя не обманет. То же могу сказать про Лабаса, про Краснопевцева, Русакова, Ведерникова и многих других.
Львиная доля работ в вашей коллекции происходит от наследников важнейших московских художников. Как вы попали в этот круг?
До этого я сделал следующее открытие. Из надписей на этикетках под картинами на выставках следовало, что вещи происходят не только из музеев, но и из собраний семей художников. Раньше я этого не знал. И благодаря общению с искусствоведом и сценаристом Ниной Васильевной Барковой я оказался в мастерской Татьяны Шевченко, у наследников Алексея Кравченко в Чистом переулке, в гостях у Марианны Лентуловой, у вдовы Ростислава Барто и других.
Расскажите, с чего начиналась коллекция работ ленинградских художников 1920–30-х годов, вроде бы известных, но незаслуженно забытых?
Это началось в 1995–1996 годах. С московских наследий «сливки» уже были как будто сняты, и источники начали иссякать, а страсть оставалась. Коллекционер Юрий Носов, к тому времени успевший побывать в некоторых ленинградских семьях, предложил мне отправиться в совместную экспедицию. Я видел, как наследники из-под диванов выдвигали листы оргалита, на которых лежали десятки музейных крупноформатных холстов, снятых с подрамников. Если бы они хранились на подрамниках, то в маленьких квартирах места уже не оставалось бы. Музеи к тому времени себе уже что-то отобрали, а частных коллекционеров пока сюжет не очень интересовал. Ленинградские художники потрясли меня тонким видением и своей особой пластической культурой.
В. А. Гринберг
«Ленинградский пейзаж»
1935
Вам удалось привлечь внимание к целому пласту художников, таких как Александр Русаков, Владимир Гринберг, Александр Ведерников, Николай Лапшин, Вячеслав Пакулин, и показать отдельное явление в отечественном искусстве.
После выставки «На берегах Невы», прошедшей в ГМИИ им. Пушкина в 2001 году, участником которой я был, интерес к этому искусству, конечно, неизмеримо вырос. Многие участники художественного процесса в Москве, с их же слов, действительно познакомились с ним впервые.
Как выставка в ГМИИ повлияла на коллекционирование? Произошел ли скачок цен на этих художников?
На интерес к коллекционированию этой школы, думаю, выставка повлияла положительно, но существенного скачка цен не произошло. Цены всё же формируют аукционы класса Sotheby’s, а их эта сфера русского искусства пока не интересует.
Рассматривая коллекцию зал за залом, понимаю, что вы выстраиваете собственную историю искусства, даже в рамках периода, которым занимаетесь.
Каждый коллекционер создает собственную картину мира. Меня больше всего интересует отражение мирового художественного процесса ХХ века с его экспрессионизмом, футуризмом, сюрреализмом, метафизикой и др. в зеркале русского искусства. В моем собрании пластика возобладала над политикой. Мне важно, чтобы в работе чувствовалась протяженность времени и пространства. Кстати, один из моих любимых художников — Моранди.
Тут довольно много работ замечательного ленинградского живописца и блестящего рисовальщика Владимира Лебедева. Некоторые из его ню, помню, были на той выставке в ГМИИ.
Я знаком с приемной дочерью Лебедева. А также мне посчастливилось бывать на улице Белинского в доме, где располагалась его квартира (она же мастерская), приобрести немного живописи, много графики и фотографий, которые художник делал, изучая ракурсы своих будущих работ. У меня хранятся мольберт Лебедева, изрядно потрескавшееся большое зеркало, в котором отражались его знаменитые натурщицы, и муштабель — палка, поддерживающая руку при работе над мелкими деталями картины.
В. В. Лебедев
«Портрет Ани Патерсон» | «Девушка в зеленом платье»
1957
Расскажите какой-нибудь случай из вашей коллекционерской практики. Наверняка таких много.
Видите девушку с виноградом? Когда этот рельеф появился в антикварном магазине на Арбате, я озадачился. Белая глина, похожая на гипс, покрытая эмалью. На обороте автограф по-французски: подарок Нади Леже Григорию Александрову и Любови Орловой. Спросил у продавцов, нет ли экспертизы. Показали заключение ГМИИ о том, что это работа Нади Леже, как автора большого коллекционного интереса не представлявшей (Надежда Ходасевич-Леже — жена, ученица и последовательница художника Фернана Леже. — Е. Г.). Однако вещь не давала мне покоя, месяца через три я внес за нее полный залог и отправился в ГМИИ на экспертизу. Музейщики работу забрали и через полчаса вынесли, сказав, что снимают авторство Нади Леже, скорее всего это неизвестный подражатель Фернану Леже. Расстроенный, прошу знакомого, улетающего в Ниццу, зайти в Музей Леже в Биоте. И вот он звонит мне оттуда и сообщает, что в зале висят два точно таких же рельефа: один с розовым фоном, другой — с синим. И на табличках под ними написано, что автор именно Фернан Леже.
Всю ночь я не спал. В десять утра был уже у магазина, который открывался в одиннадцать. Вглядывался в окно, не продали ли мою вещь за эти полгода, влетел, купил. Ну а потом уж зашел в Пушкинский музей с каталогом из Биота. Никогда не забуду фразу: «А что вы нам показываете? Мы теперь и сами видим, что это Фернан Леже».
Когда это было?
Самое начало 2000-х.
Не стала ли эта история началом вашего интереса к скульптуре?
Да, пожалуй. После выставки «На Берегах Невы» я бросился в скульптуру. Один из немецких культурологов сказал: «Скульптура — это то, на что мы натыкаемся спиной, когда отступаем, чтобы получше рассмотреть живопись». Сначала я, как и многие люди, даже занимающиеся искусством, так к скульптуре и относился. Но мне повезло. В какой-то момент я начал ее видеть. Не сразу, потихонечку. И стал получать настоящее удовольствие. Скульптура на какое- то время даже начала затмевать живопись. Удалось найти всё, что хотел, всех великих — Коненкова, Трубецкого, Голубкину, Ватагина, Эрзю, Ефимова, Сарру Лебедеву, Королева. Кстати, к авторским гипсам, первозданным моделям, хранящим на себе отпечатки пальцев скульптора, отношусь с бóльшим пиететом, чем к бронзе.
Вы готовите серьезную музейную экспозицию, к ней будет издан пятитомный каталог-резоне, над которым трудится большой коллектив авторов. Что движет вами как коллекционером? Хочется ли похвастаться?
Похвастаться? Не знаю, хвастовство ли это. Может, гордость? В нашем деле романтические и практические мотивы присутствуют наравне. Мечтаешь найти, собрать блок произведений, иллюстрирующих определенное художественное движение, сохранить, популяризовать, опубликовать, показать на выставке.
Есть два этапа — первый, когда ты реализуешь порывы юношеского кладоискательства, лихорадочно накапливаешь знания, пополняя и пополняя коллекцию. В это время у тебя может смениться тема, период, концепция собрания. После накопления определенного объема и уточнения концепции наступает период авторской работы над коллекцией — уже понятно, в какую сторону и до каких пределов она будет развиваться. На втором этапе становится ясно: ограничивать круг зрителей только друзьями и узкими специалистами нельзя. У меня бывают искусствоведы, музейные работники, группы студентов.
Инвестиционный мотив слабый, из коллекции я ничего не продаю, разве что в случае приобретения лучшей вещи, дублирующей предыдущую. Настоящий коллекционер обязательно шопоголик. Грустит, если за неделю ничего не купил.