Екатерина Ираги о Школе Лувра, Бриллиантовом центре, Пепперштейне и городах в Африке • ARTANDHOUSES

В Pera Museum в Стaмбулe тoлькo чтo oткрылaсь группoвaя экспoзиция «Doublethink. Double Vision», a в пaрижскoй Galerie Odile Ouizeman 30 мaя прoйдeт вeрнисaж выстaвки «Opening Tragic Timing». В тoм и другoм проекте принимают участие художники Galerie Iragui, относительно молодой, но весьма известной московской галереи. Рецептами успеха с ARTANDHOUSES поделилась ее владелица Екатерина Ираги.

Расскажите, каким образом вы, филолог, оказались в галерейном бизнесе?

В моей семье никто искусством не занимался, никто ничего не собирал. Профессию я выбрала по велению души, но история эта личностная, биографическая. В 1992 году, приехав в Париж, поступила в Сорбонну, где специализировалась на искусстве последней четверти XVIII века и начала XIX века. Наукой заниматься не планировала, поэтому с дипломом Сорбонны пошла в Школу Лувра на второй цикл курса «Управление музеем. Реставрация и консервация произведений искусства». Учиться было интересно.

После окончания, судя по названию факультета, была открыта прямая дорога в музей. В качестве сотрудника.

Это так. Посты в государственных музеях раздаются на конкурсной основе. Но вот ты всю жизнь изучаешь западноевропейскую живопись, а место, которое освободилось, оно в музее ракушек на Гаити, портовом музее в Дюнкерке или музее лыж в Гренобле. Распределение — как когда-то было в Советском Союзе: куда пошлют. Но чтобы попасть, необходимо сдать конкурсный экзамен, к которому готовишься целый год. Нас было девятьсот желающих сдать такой экзамен, а мест всего четыре.

Сдавали?

Нет, решила, что это безумие, и стала пробовать другие профессии. Устроилась в отдел культуры Лувра, туда, где работают с публикой, организуют образовательные мероприятия, лекции, дают разрешения гидам и экскурсоводам, а также контролируют количество посетителей музея.

Аркадий Насонов
Выставка «Последняя капля, или Поворот сюжета»
Galerie Iragui
2017

Лувр, безусловно, не музей ракушек.

Именно. Лувр — сложный организм, где две тысячи сотрудников, кураторов, охранников, лекторов. Малейший камешек невозможно сдвинуть и как-то себя проявить. Всё прописано. Через год убедилась, что работать в музее не хочу. Хотя прежде думала иначе.

То есть музей как перспектива больше вами не рассматривался?

Я еще немного посотрудничала с Центром Помпиду. Им нужен был русскоязычный сотрудник для расшифровки писем и дневников Василия Кандинского, завещанных его вдовой Ниной. Потом архивистом у эксперта по старым картинам. Всё это было, безусловно, интересно, но постепенно я начала томиться. Так, отсекая профессии одну за другой, поняла наконец, что мне нужно.

Судя по тому, что происходит сейчас, вас настигло современное искусство.

Я познакомилась с современной художницей, которая, в свою очередь, познакомила меня с кругом своих друзей, познакомивших меня со своими друзьями. Так вокруг меня образовалась целая группа молодых французов, только что окончивших Академию художеств. В основном это были живописцы, находившиеся в сложной ситуации, ибо живопись в современном искусстве уже давно мертва. За год все они из живописцев и скульпторов чаще всего превращались в художников мультимедиа и новых медиа. Пережившее это потрясение новое поколение фигуративной французской живописи стало центром моего интереса. Это был первый круг близких людей, с которыми росла и я, с которыми вместе мы сделали несколько проектов.

Аркадий Насонов
Выставка «Последняя капля, или Поворот сюжета»
Galerie Iragui
2017

Понравилось быть куратором?

Не только куратором. Мы собирались, что-то обсуждали, я чувствовала, что оказываю реальную психологическую помощь сомневающимся в себе художникам.

Вы работали с какими-то галереями?

Нет, мы предлагали свои проекты общественным пространствам. Первая выставка прошла на территории Государственной архитектурной школы на бульваре Распай, прямо напротив Фонда Картье, в здании конца XIX века. Перекрыли двор, и образовалась огромная площадка в 600   кв.   м, где мы показывали искусство. В Париже очень красивая недвижимость, которая к тому же обеспечивает непрерывный поток посетителей. Эта первая выставка попала в обзор Nuit Blanche в Париже, и таким образом информация о нас появилась в центральных газетах Le Figaro, Libération, Le Monde. Мы неожиданно прославились, и я открыла шоу-рум в Маре, где жила и проводила три-четыре выставки в год. Это продолжалось года два.

И курировали французских художников?

…Пока один известный парижский коллекционер не показал мне работы Павла Пепперштейна. Рисунки. Это был его еще черно-белый период. Я не совсем поняла, но заинтересовалась. Приехала в Москву, встретилась с Пашей, который тогда еще не стал такой звездой. Был очень доступен. Мы просто «трепались за жизнь». В «О.Г.И.».

Павел Пепперштейн
«Галерея Тэйт в Лондоне»
из серии «Странствие по таборам и монастырям»
2015

Пепперштейн стал для вас проводником в московский концептуализм, которым   Galerie Iragui   занимается и сегодня?

Его глазами я тогда увидела вообще всё московское искусство. Он предложил сделать проект, и я, разумеется, не отказалась. 2004 год. В Париже, на улице Руаяль, между Гранд-Опера и Вандомской площадью   —   Бриллиантовый центр, De Beers продал его французам. Там работала моя приятельница, позволившая нам расписать стены. Вход в центр имитировал Версаль с колоннами из фальшивого мрамора. Пашин проект назывался «Деньги. Музыка. Мечты». На большом экране, на видео, Пепперштейн в упоении музицировал на расстроенном рояле, тут же вживую играл реальный квартет, в витринах с бриллиантами лежали рисунки, доллары превращались в свастику, евро — в луноевро. Это был как раз момент перехода на евро. Мы наполнили пространство легким безумием. Но вскоре так сложилась моя личная жизнь, что мне пришлось переехать в Москву.

И здесь открыть галерею…

Марат Гельман, с которым я уже к тому времени познакомилась, предложил занять его помещение на Полянке. Первую выставку мы открыли весной 2008 года.

Расскажите, как, теперь уже в Москве, складывался круг «ваших» художников?

Постепенно обрастаешь. Кто-то познакомил меня с Никитой Алексеевым. С Ирой Кориной мы подружились еще до ее звездности. Она показала мне работы своих подруг — Оли Божко, Наташи Зурабовой. С Георгием Кизевальтером мы долго присматривались друг к другу. У нас было много интересных выставок: показывали питерцев, Олега Котельникова, Викторию Илюшкину. Представляем Виктора Пивоварова, Павла Пепперштейна, Аркадия Насонова. Концептуализм 1990-х, психоделический — да, с самого начала это основа галереи, но этим программа не лимитируется. Мы всегда рады предоставить площадку молодым. Запустили программу «Карт-бланш», выбираем куратора, и он выставляет художника по своему усмотрению.

Виктор Пивоваров
«Фигура с окном»
2015

Кто является клиентами галереи?

Несколько русских коллекционеров, с которыми познакомились, участвуя в ярмарке «Арт Москва». В основном же нас поддерживают французы-экспаты, искреннее интересующиеся русской культурой.

Вы производите впечатление очень стабильной галереи, которую не страшат экономические кризисы. Как вам это удается?  

Надо сознаться, бывали и сложные времена. Стабильность относительная, она дается неким опытом. Галерее нужно лет семь, чтобы выдержать испытания, создать репутацию, приобрести доверие у профессионалов, позволяющее, уже ничего не доказывая, просто продавать. Наша сильная сторона в сотрудничестве с музеями и стремлении представить художников тем людям, от которых может зависеть развитие их интернациональной карьеры.

Пожалуй, стоит опять вспомнить о Пепперштейне, которого вы представляли на Prix Guerlain, где он стал номинантом.

Это очень престижная премия в области современного рисунка, и супруги Герлен — самые крупные в Европе собиратели работ на бумаге — четыре года назад подарили Центру Помпиду 1800 рисунков, среди которых пять работ русских художников, четыре — из нашей галереи, в том числе и Паша. Рисунок за последние одиннадцать лет стал чрезвычайно важным предметом коллекционирования.

Кого вы сейчас показываете на выставке в Pera Museum в Стамбуле на «Doublethink. Double Vision»?

Пепперштейна, Насонова и Алексеева.

Никита Алексеев
«Пора спешить медленно» — 2  
2014

Галерея Ираги, в отличие от прочих российских галерей, активный участник международных арт-ярмарок. Недавно я встретила ваш стенд на «Drawing Now» в Париже. Перед этим вы участвовали в «Art Dubai».

Это «по кирпичику» выстраиваемая ситуация. Нас часто приглашают на салоны рисунка, в том числе в Монако и Брюссель. В Дубае мы участвовали в третий раз. Там другая публика, ее поведение другое и понимание того, что они коллекционируют. Это «узел» для совсем другой части мира, ярмарка, которая раскручивает свой регион. Настоящие коллекционеры там местные шейхи.

И то, что выставляете вы, им не близко и не понятно?

Это их скорее интригует, но требует большего разъяснения. Они, в отличие от европейцев, не ездят к нам на каникулы. Однажды наши с галереей Темниковой стенды располагались рядом с одной южноафриканской галереей. Соседи, увидев таблички «Москва» и «Таллинн», искренне поинтересовались: «Это тоже города в Африке?» Это чтобы вам было понятно.

Аркадий Насонов
«Сметана с борщом»
2017

Вам удавалось там что-то продать?

Если продажи и происходят, то больше случайно. Эта ярмарка, куда приезжает много статусных кураторов со всего мира, интересна в плане профессиональных контактов. Как-то к нам заглянул Бенджамин Дженоккио, директор Armory Show и, просидев на стенде полчаса, предложил стать их участниками и даже пообещал нас лоббировать. Если вы хотите равняться на серьезные галереи, надо участвовать в серьезных ярмарках. Это энергетически и финансово очень затратное дело, коммуницирование на разных языках требует усилий. Нам же это легко и приятно.