Пaвeл Пeппeрштeйн — нaстoящий чeлoвeк Рeнeссaнсa. Эксцeнтричный грaфик и живoписeц, писaтeль и пoэт, нeмнoгo музыкaнт, a тeпeрь eщe и мoдeльeр, любимeц коллекционеров, галеристов, кураторов, и вообще очаровательный мужчина. В минувшем году Пепперштейну исполнилось пятьдесят, но, как и тридцать лет назад, он по-прежнему живет в ситуации «невыносимой легкости бытия». Сын знаменитого художника Виктора Пивоварова, один из основателей самой загадочной арт-группы «Инспекция “Медицинская герменевтика”», лауреат Премии Кандинского, участник биеннале в Сан-Паулу и Венеции, бергенской триеннале и бесчисленного количества выставок, в том числе хита прошлого сезона, проекта «Коллекция» в Центре Помпиду, рассказал ARTANDHOUSES о своем детстве, книгах, моде, жизни, искусстве и будущих проектах.
Кто же это такой — Пепперштейн?
Лет в двенадцать я прочитал «Волшебную гору» Томаса Манна. Вдохновился загадочным, очень интересным персонажем по имени Пеперкорн и придумал такой псевдоним. Вообще, сама эта фамилия Пепперштейн — глубоко тинейджерское изделие.
Википедия утверждает, что Пепперштейн — ваша фамилия, а не как псевдоним.
По документам и для многих близких друзей я Пивоваров. За Википедию не отвечаю.
Вы выросли в семье художника-концептуалиста, много занимавшегося детской иллюстрацией, и детской писательницы (Ирины Пивоваровой. — ARTANDHOUSES). Как в детстве вы чувствовали себя между двумя творческими личностями?
Среда была питательной. Кроме родителей плотно общался с их друзьями, представителями московского андеграунда. Всё было крайне «фантазматическим» и приятным. Я относился к разряду детей, которые обожают своих родителей, плелся с наслаждением по их следам, и, в общем-то, без особых усилий с моей стороны всё и происходило на волне дикого энтузиазма и увлеченности их персонами. Нормальная подражательная активность ребенка.
Теперь вы постоянно ведете внутренний диалог между писателем и художником, параллельно занимаетесь изобразительным искусством и литературой? Одно возобладает над другим?
Именно параллельно.
«Небоскреб «Черный куб» (The Malevich Tower)»
2009
© Галерея «Риджина»
Я принадлежу к поколению, которое ваша книга «Мифогенная любовь каст» сразила наповал. Вы с соавтором Сергеем Ануфриевым были восприняты нами как писатели. В 1999 году вы говорили о том, как важно завоевать массового читателя, ничего не знающего про группу «Инспекция “Медицинская герменевтика”» и которого современное искусство не интересует. Удалось?
С «Мифогенной любовью каст» точно получилось. Это был очень успешный эксперимент: действительно, самые разные люди, никак не относящиеся к искусству, говорили, что их «зацепило». Одна девушка рассказывала, как где-то в удаленном от центра китайском городе, на рынке, среди каких-то куриц она увидела нашу книгу. Купила за несколько юаней, всю засаленную, прочитала, восприняв ее как глубинный привет с родины, которая сквозь всю эту китайскую реальность просунула магическую руку к ее сердцу и немного это сердце погладила.
В современном искусстве есть термин «детский дискурс», употребляемый, в частности, по отношению к вашему творчеству времен «Инспекции “Медицинская герменевтика”». К теме детства вы всё время возвращаетесь и даже пару лет назад в интернете затеяли дискуссию на тему, у кого оно было счастливым, у кого нет.
Мне было интересно, как ответят на этот вопрос успешные личности. Себя, например, я никогда не ощущал человеком успешным. Причем это не зависело от того, как идут дела. Согласно моему предположению, успешные люди как раз те, у которых детство было довольно трудным. И это энергия преодоления изначальных травм создает успешного человека. В то время как те, со счастливым детством, как правило, терпят дикое потрясение от жестокости реального мира. И дискуссия мое предположение только подтвердила.
«Нравится этот рисунок?»
2005
© Галерея «Риджина»
И у вас это было?
Конечно, я нахожусь в состоянии абсолютно сокрушенного и размазанного в пыль существа. Понятно, что на одном уровне этот детский эйфорический заряд счастья всё равно сохраняется, а на другом — полнейший катаклизм.
Вы пессимист или оптимист?
Я склонен истерически колебаться между крайним оптимизмом и крайним пессимизмом. Я бы так сказал: где-то до четырех или до пяти часов дня я страшный пессимист. Но потом становлюсь диким, необузданным и опять же ничем не подкрепленным оптимистом.
Вы живете, разумеется, больше ночной жизнью?
Я абсолютно ночной человек: ложусь под утро, просыпаюсь рано и при этом испытываю пессимизм (смеется).
«Фильм «Война с гигантским ребенком», 2013 | «Барыня», 2007
© Галерея «Риджина» | © Галерея Iragui
Вы же всё время разговариваете со своим внутренним ребенком.
Да, еще и с «ребёнками» в других людях, поскольку таковые есть во всех нас. Вы упомянули пессимизм и оптимизм. Вот это всё как раз относится к разряду оптимистических эффектов. Действительно, во многом коммуникация возможна только между внутренними детьми, и внутренний ребенок выковыривается не таким уж сложным образом, потому что он только и ждет, чтобы его выковыряли. Все люди, так или иначе, дети. Достаточно взглянуть на окружающий мир. Не имею в виду какую-нибудь политическую ситуацию, просто условия человеческого существования. Они сугубо детские. Возможно ли какое-то взросление в этой ситуации?
Игра в индейцев, так любимая мальчиками, которая условно воспроизводится в ваших книгах, по сути, имитация войны. Ваша интерпретация — защитная реакция?
Мы в детстве испытывали невероятный кайф, играя во дворе в фашистов и советских. И в том не было ничего общего с тем, что творится сейчас. Чем больше человек вовлечен в какие-то игры, тем сам он безобиднее. Если создать для людей грамотные парки аттракционов, то, возможно, жизнь и повернется к лучшему. А реакция не просто защитная. Что хорошего в игре — игра! Всё, что относится к сфере настоящего, — сплошной ад, о котором даже думать не хочется.
Но вы по-прежнему партизан?
Да-да-да.
«Рождение Голливуда»
2008
© Галерея «Риджина»
В юности вы работали в издательстве «Детгиз». С тех пор вы свободный художник, и то была ваша единственная служба?
В 1980-е годы работал иллюстратором в журнале «Веселые картинки». А в «Детгизе» в 1989 году вместе с Ильей Кабаковым мы иллюстрировали книгу советского поэта Льва Рахлиса «Чтобы всё росло вокруг».
Когда я окончил учебу в пражской Академии изящных искусств, было другое время, ходить на службу мне уже не пришлось. Имел только фрагментарные контакты с издательствами. Под самый конец советского мира в издательстве «Книга» проиллюстрировал книжку стихов Киплинга и, собственно, этим дело и ограничилось. Что касается институций, уже там, на Западе, был опыт какого-то преподавания. В принципе, арт-мир — это тоже сумма институций.
«Пожар в болоте» | «Царевна-лягушка»
2016
© Галерея «Риджина»
Мастер-классы или курсы лекций?
Даже больше, я четыре месяца в 1990-е в Штедельшуле во Франкфурте-на-Майне читал лекции на абсолютно свободную тему. Можно было говорить всё что угодно — я сделал цикл о роботах, а потом цикл о собаках.
Класс!
Чудовищный экспириенс: атмосфера там была довольно сложная.
Ваше последнее увлечение — мода. Как вы к этому пришли?
Сделать платья, заняться фешн — реализация очень давнего намерения. Так бывает: какие-то идеи постоянно присутствуют, но ты всё не решаешься к ним приступить. В итоге приходит момент, и ты делаешь первую коллекцию. На самом деле, я много дружил с людьми из этой прослойки и очень люблю дефиле (смеется).
Фото: Сергей Рогов
Ходили по подиуму?
Ходил, да.
У какого дизайнера?
У разных. Это было давно, в 1990-е годы.
Вижу, в первой коллекции вы переносите свои работы на ткань? Они были специально созданы для того, чтобы потом превратиться в платья?
Нет, они были сделаны раньше.
«Секретные рисунки Жаклин О.»
2016
Что из вашей графики нашло свою вторую жизнь в одежде?
Коллекция представляет собой зачаточные эмбрионы трех коллекций. Во-первых, серия «Ландшафты будущего» с изображением видений очень отдаленного будущего и тех грандиозных, иногда немыслимых архитектурных сооружений и неких постчеловеческих цивилизаций. Во-вторых, серия «Ауры»: когда берется сверхзначимый объект, к примеру ёлка, колонна или матрешка, редуцированная до красного силуэта, и вокруг распространяются аурические разноцветные сияния. То, что называется «объект в силах». И, наконец, платье, представляющее собой зачаток еще одной коллекции. Это единственная вещь, где присутствует не принт, а вышивка, черно-белая на золотистой ткани. Она называется «Ангел, съевший русалку». Эту линию хотелось бы развить, сделать к ней пару — платье «Русалка, съевшая ангела».
Все эти платья пока существует в единственном экземпляре? Уже появились модницы, их заказавшие?
Пока в единственном. Поступило несколько заказов, но, поскольку вещи по себестоимости вышли довольно дорогими, хотелось бы постепенно сделать их не такими труднодоступными.
«Секретные рисунки Жаклин О.»
2016
У вас есть одно платье с ручной росписью. Что там за сюжет?
Оно сделано для выставки «Секретные рисунки Жаклин О.», посвященной Джекки Кеннеди, которая откроется в феврале в галерее Julie Saul Нью-Йорке. Сюжет выстроен «фантазматический»: после смерти Аристотеля Онасиса Жаклин живет на острове Скорпиос и переживает кризис одиночества. Ее мучают навязчивые идеи, галлюцинации. Психотерапевты советуют ей начать рисовать. Джекки фонтанирует в разных жанрах, делает эти рисунки, платья, посвященные убийству Кеннеди, даже собирается написать пьесу, героями которой будут Кеннеди, его убийца Освальд, затем убийца убийцы Джек Руби, убивший его в тот же день, затем любовница Кеннеди, небезызвестная Мэрилин Монро, и затем Аристотель Онасис и певица Мария Каллас, его предыдущая возлюбленная. Поскольку дело происходит в Греции, Жаклин постоянно «проглючивает» еще на тему античных оргий с кентаврами, фавнами, дриадами. То есть в этой пьесе очень много каких-то персонажей получеловеческого направления. Всё это, естественно, тотальная фантазия, ведь никто доподлинно не знает, испытывала ли Жаклин подобного рода проблемы (смеется).
Белое платье к проекту «Секретные рисунки Жаклин О.» в галерее «Julie Saul» в Нью-Йорке
Фото: Наталия Тазбаш
Какие еще проекты планируете?
Параллельно готовлю февральскую выставку в Музее современного искусства швейцарского города Цуг, в Kunsthaus Zug. Проект посвящен теме воскрешения умерших, а именно Пабло Пикассо. По сочиненной мной легенде, под Москвой работает секретный институт имени Николая Федорова, русского философа, призывавшего сосредоточиться на задаче воскрешения умерших научными средствами, что потихоньку начинает осуществляться, хотя и держится в секрете от широкой публики. Директор института профессор Ермольский, страстный почитатель творчества Пикассо, решает воскресить художника одним из первых. И воскрешает. Профессор мечтает пополнить собственную личную коллекцию новыми произведениями воскрешенного живописца. Но тот не проявляет желания ни рисовать, ни писать картины и вообще вышел довольно странным, не похожим на себя прежнего. По легенде, в институте работает мой приятель, который вместе с сотрудниками решает привлечь какого-нибудь художника в надежде, что общение с коллегой по цеху поможет втянуть Пикассо в творческий процесс. Оказавшись этим самым художником, я несколько месяцев провожу в плотном сотрудничестве с воскрешенным Пабло. То, насколько это дело непростое, я описал в тексте. Он будет присутствовать на выставке вместе с новыми работами воскрешенного Пикассо, которые вы собственно сейчас можете видеть в моей мастерской.