Клeмaн Кoжитoр — oблaдaтeль oднoй из сaмыx aвтoритeтныx нaгрaд в oблaсти сoврeмeннoгo искусствa, Прeмии Мaрсeля Дюшaнa, a тaкжe мнoгиx кинeмaтoгрaфичeскиx призoв. В январе в ГМИИ им. А. С. Пушкина он представил свою новую видеоинсталляцию «The Evel Eye» («Дурной глаз») и принял участие в дискуссии, посвященной соотношению мистики и реальности в искусстве — она вошла в публичную программу «Мифология завтра», которую музей затеял в рамках направления «Пушкинский XXI». А перед этим обсудил с ARTANDHOUSES соотношение кинематографа и искусства в своем творчестве, изменения, которые он наблюдает в российской действительности, и загадочную русскую коллекцию, от которой отказался Пушкинский музей.
В «Дурном глазе» вы использовали готовые фрагменты, собрав из них видеоинсталляцию, как робота из конструктора Lego. Получился своего рода кино-реди-мейд. Вы оставили даже каталожные номера кадров, специально обращая наше внимание на то, что это полуфабрикаты.
На все изображения, которые я нашел в видеобанках, — всё это там хранилось и использовалось либо в рекламных целях, либо в роликах политических кампаний — я купил авторские права. И сделав из готовых фрагментов фильм, рассказал собственную историю.
Использование рекламы в искусстве чаще всего ассоциируется с поп-артом.
Никогда бы не подумал, что в связи с моей последней работой можно говорить о поп-арте. Мне все-таки кажется, что поп-арт — это аккумуляция готовых рекламных картинок с акцентом именно на рекламе, я же их повторно использовал совсем в другом контексте.
Кажется, Бернар Блистен, директор Центра Помпиду, заявил в связи с вашей наградой, что наконец-то ее получил представитель «седьмого искусства», под которым традиционно подразумевается кино. По сути, он поставил таким образом знак равенства между кинематографом и видео-артом. Вы согласны с таким пассажем? И кем прежде всего считаете себя вы — режиссером, художником?
Это сказал, кажется, не Бернар Блистен, но точно кто-то из членов жюри Премии. Я считаю себя кинорежиссером, но должен возразить и вам, и жюри, которое ошибочно посчитало меня первым. Несколько лет назад Премию Дюшана получил дуэт кинорежиссеров — они снимали кино, но одновременно делали работы для выставок, как и я.
Ваш дебютный и пока единственный полнометражный фильм «Ни на земле, ни на небе» (2015) был удостоен награды Gan Foundation в Каннах. Неожиданно для меня картина о войне оказалась очень красивой — каждый кадр как законченная картина, можно повесить на стену. Отсюда, собственно, мои впечатления о вас как о художнике.
Спасибо. Конечно, кинематограф и современное искусство для меня совсем разные виды творчества. Но итог того и другого — создание какой-то картинки. Как писатель может работать в разных жанрах, так и я.
Clement Cogitore
«The Evil Eye »
2019
Courtesy Galerie Eva Hober, Paris and Reinhard Hauff, Stuttgart
Я видела ваш ролик, сделанный по мотивам оперы-балета Рамо «Галантные Индии»: барочная музыка XVIII века, станцованная хип-хоп-артистами. Расскажите об этом.
Шестиминутное видео было снято по заказу Опера де Пари. В сентябре там состоится премьера моего трехчасового спектакля — уже с хором, танцовщиками… Это даже не совсем хип-хоп, а, я бы сказал, его ответвление.
Это первый ваш театральный опыт?
Да.
Как вы нашли историю про Брагино? Специально для читателей я объясню, что недавняя документальная картина «Брагино» (2017) снята в Сибири, в тайге, и герои ее — старообрядческая семья.
Первоначально у меня была идея проекта, посвященного утопиям, представленным глазами детей. Я хотел показать процесс зарождения некого сообщества людей, придумывающих собственный мир, свои правила жизни, глазами ребенка. Размышлял, где, в какой стране, на примере какого сообщества можно было бы это сделать. Случайно об этом узнала моя коллега, журналист из России Алла Шевелкина. Она подсказала, что есть такая семья Брагиных из старообрядческой общины, которая покинула своих, чтобы создать собственное поселение. У меня были только GPS-координаты их поселения и фамилия, имя и отчество отца семейства. Я поехал. Позже я полетел туда во второй раз и снял фильм.
Когда это было?
Впервые я попал к ним в 2012-м, а съемки состоялись четырьмя годами позже.
Вы заметили изменения в их жизни за это время?
В их жизни нет, но пока я добирался до места их обитания, я увидел, какие изменения произошли за четыре года в России, насколько цивилизация приблизилась к их поселению.
Clement Cogitore
«The Evil Eye»
2019
Courtesy Galerie Eva Hober, Paris and Reinhard Hauff, Stuttgart
Как вы туда добирались?
Три самолета, корабль по Енисею, две машины, вертолет.
Удивительно, что они позволили себя снимать.
Они же покинули общину староверов. Глава семейства, Саша Брагин, происходит из старообрядцев, но ушел от них именно из-за религиозных догм, и дальше его семья уже не следовала старообрядческим канонам.
Сегодня старообрядцы воспринимаются как маргиналы, но век-полтора назад они несли культуру в массы — большинство крупных промышленников — меценатов и коллекционеров, таких как Щукин, братья Морозовы, Харитоненко etc., были староверами.
Я даже где-то читал, что Ленин был из семьи старообрядцев.
Есть версия, что к староверской общине принадлежал его дед по отцу. Ничем конкретным, как я понимаю, не подтвержденная. Но вы снимали этот фильм для Франции — насколько эта тема интересна французам?
Она интересна мне, я снимаю для себя. Этот фильм был показан во многих странах — в Нью-Йорке, Лондоне, Мадриде, Буэнос-Айресе, просто русским, как мне кажется, эта тема наиболее близка. Я заметил, что люди здесь сразу определяют старообрядцев — по каким-то признакам, знакомым только им. И для русских эта тема особенно важна — я понял это, когда фильм «Брагино» показывали на «Артдокфесте». К сожалению, я не смог тогда приехать, но я знаю, как принимала публика. И фильм получил награду фестиваля.
Это к тому же не первая ваша работа, посвященная России. Всё началось с фильма «Белютин: танец в саду времен» 2011 года про Элия Белютина, фигуру загадочную, с какой стороны ни посмотри.
Сначала я услышал о нем, о его жене Нине Молевой, об их коллекции. Это воспринималось как легенда — я даже не был уверен, что они реально существуют. Потом я узнал, что Белютин — реальный персонаж. Но очень спорная фигура — спорны и его политические взгляды, и взгляды на искусство. Он ведь и сам художник.
Clement Cogitore
«Elegies»
2014
Courtesy Galerie Eva Hober, Paris & Galerie Reinhard Hauff, Stuttgart
Абстракционист, создатель собственной школы, в которой он обучал живописи непрофессионалов, участник знаменитой выставки в Манеже 1962 года, к 30-летию МОСХ. Следует, видимо, вспомнить, что Белютин позвал участвовать в ней нонконформистов — многие считали, что с его стороны это была провокация. Его коллекция, о которой многие слышали, но мало кто видел, стала активно обсуждаться после его смерти в 2012 году.
Мне хотелось не только рассказать о коллекции, но посмотреть на него и его жену просто как на людей, нарисовать их психологический портрет. Элий Белютин и Нина Молева всем рассказывали, что в их собрании якобы Леонардо, Тициан, Эль Греко, Веласкес.
Впоследствии это опровергалось экспертами, и мы знаем, что Пушкинский музей, в стенах которого мы сейчас находимся, отказался от нее. Не просто же так. Но вы редкий человек, который видел собрание живьем. Ваши впечатления о героях, о картинах?
Если говорить о персонажах, они очень притягательны. Безусловно, манипуляторы, особенно он, оба — легенды, живущие в окружении искусства. В фильме спрессованы разные слои — в том числе много всего выдуманного, это явно присутствует в их рассказах. Очень много вымысла.
Первый увиденный мной фрагмент фильма — сцена, где Белютин показывает на портрет якобы кисти Веласкеса и то ли он, то ли жена произносит: «Он испанец, он хитрый…» Какой-то детский лепет… И та же интонация присутствует в посвященной коллекции книге Нины Молевой «Танец в саду времен», которую еще поэтому трудно воспринимать всерьез.
Всё так и есть, и это было очевидно, поэтому при работе над фильмом я старался общаться с профессионалами. В Париже я встретил эксперта, знакомого с коллекцией Белютина и видевшего ее своими глазами. И у него, и у других были о ней противоречивые мнения. Понятно было, что не все картины подлинные, и, если говорится, что это кисть Леонардо да Винчи, нельзя этому на 100 процентов верить.
Clement Cogitore
«An archipelago»
2011
Courtesy Galerie Eva Hober, Paris & Galerie Reinhard Hauff, Stuttgart
Этому, как я понимаю, никто особенно и не верил. Но ведь и не новодел.
Может быть, работа ученика Леонардо, несопоставимая по стоимости с работой мастера. Но старая вещь. И в коллекции хорошего провинциального музея она бы смотрелась достойно.
Кто был эксперт, знакомый с коллекцией?
Эрик Тюркен, очень известный в Париже.
На него все обычно и ссылаются, говоря о коллекции Белютина. И, насколько я помню, именно Тюркен атрибутировал найденную несколько лет назад в Тулузе картину Караваджо. Увидев белютинскую коллекцию еще в 1990-х, он признавался, что обнаружил в ней десяток более или менее интересных картин. Не более того. Но и не менее. Скажите, были там вещи, поразившие вас?
Несколько картин из тех, что я видел, показались мне выдающимися. Например, «Мария Магдалина» — они говорили, что это Тициан. Мало шансов, это очевидно, что полотно принадлежит кисти Тициана, но сама по себе работа прекрасная. Опять же, я не верю, что «Снятие с креста», виденное мной в этой коллекции, написал Эль Греко, которому его приписывают. Может быть, кто-то из учеников. Или не учеников. Но картина великолепная. И, потом, искусство было трудно воспринимать отдельно от общего антуража, манеры общения, обстановки. Свечи в подсвечниках XVIII века, антикварная мебель, затемнение. Было в этом что-то мистическое. И само место способствовало — квартира расположена в самом центре Москвы, на Никитском бульваре. Всё вместе создавало впечатление, что ты проникаешь в какую-то сказку, открываешь дверь — а за ней другой мир.
У вас самого тоже есть эта склонности к мистификации. В фильме «Ни на земле, ни на небе» люди просто исчезают, как будто растворяясь.
Так и есть. Фикция, мистическое присутствуют во многих моих работах. Я всегда пытаюсь показать, как через общение люди пытаются постичь и разгадать загадки, которые ставит перед ними жизнь.
Clement Cogitore
«An archipelago»
2011
Courtesy Galerie Eva Hober, Paris & Galerie Reinhard Hauff, Stuttgart
Ради этого вы помещаете героев в экстремальные ситуации, типа войны в Афганистане?
Именно, мне важно даже не просто поместить, а в какой-то степени изолировать моих героев от общества, от цивилизации. Или я нахожу тех, кто уже существует в условиях изоляции, будь то семья Брагиных или Элий Белютин, и пытаюсь проследить, как, сталкиваясь с вызовами внешнего мира, они отвечают на эти вызовы из своего замкнутого пространства.
Могу сказать, что герой моего следующего фильма — медиум. Действие происходит в Париже. Он ясновидящий и одновременно искусный манипулятор, обманщик. Очень современный персонаж.
Вы довольно много соприкасались в своей работе с Россией, даже, кажется, чуть-чуть говорите по-русски.
Не говорю, но немного понимаю.
Сейчас в Париже проходит премьера очень громкого проекта Ильи Хржановского «Дау». Вы пойдете на него?
Я слышал об этом — насколько я понимаю, впечатления очень неоднозначны. Вы знаете, я преподаю в Ecole des Beaux-Arts в Париже — надеюсь, что как раз со студентами я это и посмотрю.