Гaлeрeя Бoргeзe — oднa из вeдущиx xудoжeствeнныx институций Римa и нaстoящaя сoкрoвищницa. В срaвнитeльнo нeбoльшoм пo плoщaди двoрцe xрaнится oднa из лучшиx в мирe кoллeкций итальянского Возрождения с полотнами Рафаэля и Караваджо, Тициана и Бронзино, Беллини и Лотто, скульптурами Бернини и Кановы.
В конце прошлого года галерея и модный дом Fendi объявили о начале трехлетнего партнерства. Его основная цель — создание при галерее Института по изучению творчества Караваджо. Выбор места не случаен. В римских церквях, музеях и частных собраниях хранится почти два десятка работ художника — намного больше, чем в любом другом городе мира. Шесть из них — в знаменитой коллекции, собранной в начале XVII века папским племянником Шипионе Боргезе.
В интервью ARTANDHOUSES директор галереи Боргезе Анна Колива рассказала о проекте Института, о том, как модернизировать галерею, не поддающуюся модернизации.
Как возникла идея создать Институт Караваджо и в чем она состоит?
Идея принадлежит мне. Я давно работаю в галерее Боргезе и поняла, что было бы абсурдно не создать у нас такой же исследовательский проект, какой, например, существует в Голландии по Рембрандту. Наша цель — собрать и оцифровать максимально полную базу данных, имеющихся на сегодняшний день по Караваджо. Туда войдут не только документы, исследования и все мнения, когда-либо высказанные экспертами, но и так называемые материальные свидетельства: анализ пигментов, холста, грунта.
Почему привлекли в качестве спонсора Fendi?
Поскольку речь шла об исследовательском проекте, под него сложно было получить финансирование министерства. Но и частные спонсоры охотнее вкладываются в реставрацию, чем в науку. Так что нам очень повезло со спонсором. Мы начали сотрудничать еще несколько лет назад. И это неслучайно. Fendi — лицо римской моды, ее главный дом. Галерея Боргезе — тоже лицо Рима, его главная коллекция. К тому же исторически дом Fendi всегда придавал огромное значению материалу и новым поискам, разработкам.
Галерея Боргезе
Когда Tod’s Group спонсировали реставрацию Колизея, это вызвало много нареканий. Такое ощущение, что в Италии не очень любят, когда государственные памятники реставрируются на частные средства. Вы сталкивались с подобной проблемой?
На каждом шагу! Так сложилось, что в Италии спонсор воспринимается не как помощник, а как соперник в борьбе за власть. Поэтому бюрократы всегда чинят им всевозможные препоны. То есть получать от них деньги, конечно, хотят, но только при условии, что те не будут вмешиваться в процесс. А ведь частный спонсор всегда требует отчета по тому, как были потрачены вложенные им средства. В иностранных музеях, больницах и прочих учреждениях за качеством выполненных работ следит попечительский совет, а у нас такой практики, к сожалению, нет. Здесь привыкли к тому, что средства выделяются, а затем непонятно куда исчезают.
С чем связан ажиотаж, который возник вокруг Караваджо в последнее время? Каждый год в прессе пишут о сенсационных открытиях, которые впоследствии не подтверждаются большинством экспертов…
Во-первых, это вопрос рынка. Караваджо стал чем-то вроде супербренда, так что если вам удается атрибутировать картину как его работу, ее стоимость автоматически повышается, и не в десятки, а в сотни раз. И мы не раз видели, как до недавних пор очевидные по авторству картины приписывались Караваджо. Пример — нашумевшая история с «Юдифью и Олоферном» Луи Финсона, выставленной в Пинакотеке Брера наряду с полотнами Караваджо. Да, вся эта история вызвала много дебатов и споров, и тем не менее я уверена, что стоимость картины в результате повысилась.
Другая причина — нарциссизм экспертов. Явить миру нового Караваджо — невероятно приятно. И дело тут уже не в деньгах. Были примеры, когда честные, знающие эксперты убеждали себя в том, что перед ними Караваджо (и даже сам сэр Денис Маон в старости этим грешил). По-человечески всё это очень понятно. Искушение открыть Караваджо бывает настолько велико, что заглушает голос разума. В Италии есть такая поговорка: для мамы прекрасно любое рыльце. И я уверена, что схожее иррациональное чувство возникает порой у экспертов по отношению к своим «детищам». Впрочем, это происходит не только в искусстве, но и в науке.
Караваджо
“Юноша с корзиной фруктов”
1593
Галерея Боргезе
А то, что у Караваджо не было учеников, как-то облегчает процесс атрибуции?
Теоретически да. Есть элементы, позволяющие отличить Караваджо от его последователей, а также, за редким исключением, оригинал от копии. Но нужен еще и правильный настрой.
Станет ли Институт Караваджо тем местом, где можно будет наконец получить объективную экспертную оценку?
Высказывание экспертных мнений и тем более экспертиза не входят в задачи Института. Конечно, у нас будет научный комитет, состоящий из известных специалистов. В базу данных не войдут заведомо неприемлемые атрибуции. Однако спорные работы или предполагаемые копии будут в нее включены — со всеми экспертными заключениями и соответствующей документацией. Иными словами, наша цель — предоставить непредвзятому исследователю полезный инструмент, с помощью которого он сможет составить собственное мнение.
Кто войдет в научный комитет?
Италию будут представлять Франческа Каппеллетти, Мария Кристина Терцаги и я. Кроме того, в комитет войдут известный мальтийский искусствовед Китеш Беррас и, как мы надеемся, Кит Кристиансен из Метрополитен-музея, а также специалисты по технической экспертизе — Лэрри Кит из лондонской Национальной галереи, Карло Джантомасси (он реставрировал многие полотна Караваджо в Риме) и эксперт из Кливленда. Мы также планируем сотрудничать с музеями, имеющими в своих коллекциях Караваджо. У нас уже есть договоренность с Лувром и лондонской Национальной галереей. Важная деталь: онлайн-платформа будет доступна не только специалистам, но и всем желающим. Однако у владельца, будь то частное лицо или музей, будет возможность ограничить доступ к некоторым данным: например, имени коллекционера или данным технической экспертизы.
Джанлоренцо Бернини
«Аполлон и Дафна»
1622 – 1625
Галерея Боргезе
Планируете ли вы сотрудничать с Эрмитажем?
Да, конечно, мы очень на это надеемся! Ведь в их собрании «Юноша с лютней» Караваджо. К тому же у нас очень хороший личный контакт с Михаилом Пиотровским. И мы открыты новым идеям.
Можно ли уже говорить о каких-то промежуточных результатах?
До недавнего времени большая часть усилий уходила на бюрократию, но теперь наконец все нужные разрешения получены, и мы можем начать работу. Сейчас мы заключаем контракты с теми, кто будет обрабатывать данные для цифровой платформы. Если бы мы могли взять двадцать человек, то завершили бы проект в течение года. К сожалению, у нас не так много средств. С другой стороны, в таких делах лучше не торопиться, чтобы не наделать ошибок. Тем более что нам предстоит перевести на английский язык все итальянские документы, а это тоже тонкий вопрос. Скорее всего, мы будем опираться на стандарты специализированной лексики, разработанные Музеем Гетти, лидером внедрения цифровых технологий в музейном секторе.
Проект, связанный с Институтом Караваджо, лишь одно из направлений вашей деятельности, тогда как основной задачей по-прежнему остается руководство галереей Боргезе. В чем, на ваш взгляд, специфика этого музея?
Мне кажется, это не столько музей, сколько особое место, со своей аурой, отражающей личность ее создателя — коллекционера Шипионе Боргезе, племянника папы Павла V. Эту ауру, целостность, ощущают все, кто когда-либо сюда попадал, от Гете и Стендаля до нынешних посетителей. Когда вы входите в Уффици, вам непонятно, где вход-выход и где коллекции. А здесь здание можно целиком охватить взглядом. Это реализованная за считанные годы мечта человека, который мог позволить себе всё самое лучшее — лучшее место для постройки виллы и лучшие произведения искусства. Уникальный случай. И, входя в галерею, вы сразу понимаете, что такое «римский вкус», что представлял собой Рим в XVII–XVIII веках.
Роскошные интерьеры образуют единый и на удивление гармоничный ансамбль с размещенными в них шедеврами. Еще сантиметр — и это перешло бы в китч, излишество, чрезмерную декоративность, как это часто происходило позже в похожих барочных резиденциях в Центральной или Северной Европе. Здесь же сохраняется ощущение аутентичности. А еще — творческой энергии. Потому что Шипионе Боргезе не просто приобретал произведения искусства, но и заказывал их выдающимся современникам.
А вот управлять таким местом очень тяжело. Именно потому, что оно слишком прекрасно и совершенно. И всегда боишься, что любое изменение разрушит совершенство. В сущности, наша миссия — сохранить коллекцию неизменной. И это невероятно сложная задача — одновременно модернизировать музей, сделать его более живым и привлекательным для современного посетителя, и в то же время ничего не испортить. Огромная «подводная» работа, которая должна оставаться незаметной на поверхности.
Джанлоренцо Бернини
«Давид»
1623 – 1624
Галерея Боргезе
Как вам это удается?
Например, с недавних пор мы решили проводить в музее выставки. Это необходимо для исследовательской работы и для того, чтобы получить на нее финансирование, которое охотнее выделяют под мероприятия. В ходе каждой выставки были сделаны важные открытия. Не оказался исключением даже Рафаэль — хотя уж там, казалось бы, давно всё изучено: при подготовке каталога в 2006 году выяснилось, что знаменитый набросок «Положения во гроб», хранящийся в Лувре, был не последним, а первым.
Проблема в том, что у нас нет специальных выставочных залов. Поэтому нам приходится вписывать выставки в постоянную экспозицию — причем так, чтобы можно было ничего не двигать и не достраивать. Мне кажется, нам это неплохо удается, однако я постоянно слышу в свой адрес упреки: зачем вообще что-то устраивать в таком прекрасном, самодостаточном месте. Но это легко заявлять, сидя в университетских кабинетах. А нам приходится считаться с пожеланиями посетителей, перед которыми у нас есть определенные обязательства.
И еще. Важный критерий — качество выставляемых работ. Если работы принадлежат выдающемуся мастеру, они впишутся в этот интерьер. Если нет, они полностью потеряются, потому что здесь собраны исключительно шедевры. И сколько раз мне приходилось отказывать кураторам, объясняя, что предлагаемые ими работы не будут смотреться в этих стенах, они просто растворятся.
Джанлоренцо Бернини
«Эней, Анхиз и Асканий»
1618-1619
Галерея Боргезе
Какие задачи ставит перед вами министерство культуры?
Хотя с 2014 года мы получили статус «автономного» музея, это не спасает нас от обязанности отчитываться перед министерством. А оно ставит перед нами сотни задач ежесекундно. Думаю, главная проблема тех, кто, как мы, зависит от государства, это то, что восемьдесят процентов времени мы проводим не в работе, а в объяснениях и оправданиях того, что, как и зачем мы делаем.
Сейчас нам важно улучшить качество услуг, насколько это возможно в историческом здании, со всеми вытекающими ограничениями. Прежде всего это коснется вестибюля, который всегда был нашим слабым местом: сделаем новый вход для инвалидов, откроем кафе-ресторан и создадим контроль безопасности. Кроме того, мы уже удлинили часы работы — теперь по четвергам музей будет открыт до 21.00.
Римская молодежь не привыкла проводить время в музеях. Вы пытаетесь как-то изменить ситуацию?
Это касается не только римской молодежи, но и римлян в целом. Они не ходят просто так в музей. Поэтому мы придумываем для них разные поводы. Раз в году мы устаиваем совместно с музеем современного искусства MAXXI так называемые Committenze Contemporanee, приглашая современного художника вступить в диалог с произведением из нашей коллекции и создать свой «ответ» на него. Это всегда привлекает молодых посетителей. Правда, в этом году неожиданно много молодежи было и на выставке Бернини.
Джанлоренцо Бернини
«Похищение Прозерпины»
1621 – 1622
Галерея Боргезе
Работаете с частными коллекционерами?
Нам охотно предоставляют работы на выставки, но покупать мы ничего не можем. И даже в дар принимаем только те предметы, которые имеют прямое отношение к коллекции — как недавно пополнивший ее портрет Джулио Саккетти кисти Пьетро да Кортона.
Если бы Шипионе Боргезе мог дать совет современным коллекционерам, как вы думаете, что бы он им сказал?
Что нужно страстно любить искусство и хорошо в нем разбираться. Без этого никуда, даже если вам помогает лучший консультант.